Еще один знак зодиака
Шрифт:
Видения мои утихли и более не тревожили меня. Во всяком случае, приходили не так часто, как в России. Было ли это связано с потерей родины, обретением матушки или, возможно, физиологическими изменениями в моем растущем организме, не мог бы, наверное, ответить ни один из профессоров медицины с Харли-стрит.
И все же я знала заранее о том, что мисс Колтрон скончается. Бедняжка долгое время жаловалась на боли в груди, и когда наконец ее осмотрели врачи, то выяснилось, что у нее запущенный рак молочной железы. Она буквально сгорела в течение четырех месяцев, ставших самыми тяжелыми в моей тогдашней жизни. Приближался мой пятнадцатый день рождения, и мисс Колтрон более всего боялась, что умрет в важный для меня день.
В моем видении именно
О ее кончине, кроме меня, горевали слуги, которые уважали (хотя и боялись) суровую, но справедливую мисс Колтрон. А вот Зоя, моя матушка, казалось, не заметила ее кончины. За годы, проведенные в Лондоне, она разительно переменилась. Шло время, и она не молодела, появлялись новые звезды на балетных подмостках, но она никак не могла смириться ни с одним, ни с другим. Зоя тщательным образом скрывала свой истинный возраст. Она даже уволила одну из служанок за то, что та проболталась журналистам, каким образом великая Орлова поддерживает себя в тонусе.
В год смерти мисс Колтрон Зое исполнился сорок один, и она прекрасно знала: ее время как великой балерины бесповоротно прошло. Но она не хотела мириться с этим. Моя приемная матушка проводила около балетного станка по пять, а то и семь часов в день, и надо признать, ее фигура оставалась по-прежнему тонкой и гибкой, как у юной девицы. Но наряду с занятиями она предавалась кутежам, считая, что, как и раньше, в состоянии праздновать всю ночь напролет, а потом пребывать в отличной форме. Увы, это было не так.
Чтобы скрыть проявления старости, она обращалась в институты красоты, которых было так много в послевоенном Лондоне. На Зое испробовали последние достижения косметической хирургии, но не смогли повернуть время вспять. Самое ужасное и несправедливое, что и пора классического балета окончательно ушла — всеобщий интерес возбуждали новомодные танцы и выступления молодых див наподобие Джозефины Бейкер.
А о Зое Орловой стали забывать. Ее все реже и реже приглашали выступить, газеты более не печатали ее фотографии ни на первой, ни на второй, ни даже на последней полосе. А если и появлялась статья, то в связи с очередным скандалом: моя матушка вбила себе в голову, что должна поддерживать интерес посредством постоянной смены любовников. Это, в самом деле, было интересно и для репортеров, и для публики, но уничтожало ее репутацию.
Я понимала, что Зоя страдает, однако у меня не было возможности высказать ей свои мысли и чувства. Заметив, что из милого шаловливого ребенка я превращаюсь в девушку, она почему-то принялась ревновать, видимо, полагая, что в мире все лишено справедливости: она стареет, меня же природа наделяет красотой. Зоя сделалась крайне капризной, но если раньше она после очередного припадка призывала меня к себе и, покрывая поцелуями, просила прощения, то ныне подобное стало лишь воспоминанием. Я сделалась мишенью для ее злых шуток, на мне она срывала плохое настроение, в котором пребывала практически всегда. А однажды, заметив, как я разговариваю с пожилым господином, бывшим министром лондонского кабинета, ее любовником, она закатила грандиозную сцену, всерьез заявив, что я пытаюсь отбить у нее ухажера.
Затем Зое пришла в голову идея сослать меня в интернат, хотя раньше она всегда твердила, что ни за что не расстанется со мной. Моя приемная мать выбрала самый строгий и как можно дальше от Лондона. Туда меня и отправили. Директриса и воспитательница интерната оказались злобными мегерами, что только сплотило нас, воспитанниц, и сделало верными подругами.
Именно там, в интернате, меня вновь, после долгого перерыва, начали посещать видения. Главной темой очередного была Зоя. Я отчетливо видела ее лежащей на персидском ковре, с головой, странно повернутой набок, в пеньюаре цвета шафрана. Над ней склонялся господин с роскошными седыми усами, в черном костюме, а в галстуке у него сияла рубиновая булавка. Он прикасался к лицу Зои, а затем в страхе отступал. Балерина была мертва, на что указывали кровавые пятна у нее на груди и кинжал с витой ручкой, лежавший на ковре, около ног странного господина.
К тому времени я прочла много книг и имела возможность поразмыслить над тем, какова природа моих видений. Я не считала их даром Божьим, а придерживалась иной точки зрения, объяснявшей сей феномен тем, что некоторые из людей, подобно радиоприемникам, в состоянии принимать волны, идущие от своих собратьев. То, что мне видятся иногда события, еще не произошедшие, согласовывалось с новейшей теорией времени и пространства: ведь если рассматривать время не как прямую, а как круг или как иную, гораздо более сложную фигуру, то становится понятно, отчего я узнаю о некоторых событиях до того, как они произошли. Не исключено, что они уже имели место, просто в ином мире, который, как две капли воды, похож на наш. Видения не были мистическими откровениями, а всего лишь еще не изученным природным феноменом. Ведь когда-то и электрический свет, и перемещение по воздуху или под водой считали дьявольским наваждением, и только прогресс техники и мысли позволил нам по-иному, рационально взглянуть на удивительные вещи и явления.
Однако я знала, что не все люди придерживаются подобной точки зрения, предрассудки хорошо укоренились в сознании, поэтому предпочитала особо не распространяться о своих видениях. Не знала о них и Зоя. То была наша совместная с мисс Колтрон тайна. А после кончины гувернантки никто, кроме меня самой, не был в курсе того, что я обладаю этим редким даром.
Я много раз звонила из Шотландии (там располагался интернат, в старинном замке на берегу глубокого озера, в водах которого, по преданию, водился гигантский змий) в Лондон. Но приемная моя матушка или не могла, или не хотела говорить со мной, видимо, все еще дуясь за то, что она стареет, а я превращаюсь в красивую молодую женщину. Я отправила ей несчетное количество писем и открыток, но и они не помогли: Зоя игнорировала их, наверняка, так и не прочитав, выбрасывая в корзину. Собственно, даже прочти она мои послания, то все равно не поняла бы, почему ей надо держаться подальше от господина с седыми усами и рубиновой булавкой. Решила бы, что, даже находясь в интернате, я все равно пытаюсь расстроить ее личную жизнь и переманить поклонника.
Читая тайком газеты и просматривая журналы, я с болью узнала, что Зоя окончательно ушла со сцены. Ее как-то даже освистали, когда она, сорокалетняя, попыталась сделать то, что творила двадцатилетней. Поэтому она изменила «профиль» деятельности, решив сделаться куртизанкой — хотя и не способная более выступать на подмостках, она оставалась на редкость привлекательной и моложавой дамой, с обворожительной фигурой и особым шармом, что легко позволяло ей разбивать сердца женатых сэров и вдовых пэров.
Дав себе зарок никогда не выходить замуж, Зоя не гнушалась менять любовников едва ли не каждую неделю. Причем она стремилась к скандалам, буквально жаждала того, чтобы о ней сообщали газеты, пускай даже и в негативном тоне. Она рассудила: раз прошла слава великой балерины, то надо во что бы то ни стало стяжать славу великой сердцеедки. Зоя отлично владела наукой обольщения, поэтому ей ничего не стоило вскружить голову любому мужчине, вне зависимости от возраста и социального положения. Получив все, что только можно (по большей части драгоценные подарки), Зоя сама отвергала своих любовников, не допуская, чтобы они первыми бросили ее. Причем делала это изобретательно и цинично, привлекая в качестве сообщников знакомых репортеров желтых газет и бульварных листков, которые затем смаковали все ужасные и недостойные подробности на страницах своих изданий. Такова была месть Зои Орловой человечеству за завершение своей карьеры и мужчинам в частности — ведь они, в отличие от женщин, и в пятьдесят, и в семьдесят могли считаться красавцами и заводить любовниц.