Еще одна чашка кофе
Шрифт:
Она представляла Петербург с его нависшим серым небом, лентами рек, дворцами, широкими площадями, стрелами проспектов и видела, словно это происходило наяву, как она возвращается в свой город, заходит в Никольский собор (где их с сестрой в детстве крестили и в котором она и Сергей когда-то загадали венчаться), ставит свечу за упокой Сережиной души, а потом идет к своему дому на Фонтанке — ее собственный крестный путь — чтобы просить прощения у Ксюты и Николая, а там — будь что будет. Если надо — она готова за все ответить.
Ей было важно сказать Ксюте, что она
И еще одна мысль не давала Ольге покоя. Все чаще она думала о том, что в старой петербургской квартире, в тайнике, много лет лежит бесценная картина, которая может пропасть в безвременье, сгинуть в пожаре, при сносе дома или попасть в чужие равнодушные руки и погибнуть, как погибали, исчезали — будто и не было! — миллионы людей в смутные времена.
Теперь, когда Сергея нет, ей одной предстояло распорядиться судьбой художественного шедевра, и Ольга хотела сохранить картину не только как память о Сергее, но и как достояние искусства, принадлежащее человечеству.
В начале июня сорокового года она приняла решение вернуться в Россию и передать картину в Эрмитаж или в другой крупный музей. У нее было предчувствие, что нужно торопиться; над миром сгущались грозовые тучи, в Европе уже разгоралась война, и назревала всеобщая катастрофа.
— Ты сошла с ума, — сказал Клинский, выслушав ее сообщение о том, что она возвращается в Россию. — В лагеря захотела?
— Мне все равно, — призналась Ольга. — Я хочу вернуться на Родину.
— Ты просто стареешь, Леля, — усмехнулся Евгений. — Это возрастное, так бывает, особенно у женщин. Вся эта блажь — русские березки, родная речь и прочая сентиментальщина — блажь стареющей женщины.
Она не выдержала:
— Неужели тебе не хочется вернуться?
— Куда, Леля? — Клинский вздохнул. — В свою молодость, в ту Россию, где прошло детство? Возможно. Но их больше нет. Поэтому я даже не думаю об этом. Да и разве сейчас до этого? Того и гляди, грянет Вторая мировая… Одним словом, советую тебе успокоиться и забыть сентиментальные порывы.
Ольга пожала плечами — она была все той же упрямой, взбалмошной Олей. И она уже все решила.
На следующий день она стала готовиться к отъезду, а еще через несколько дней Париж оккупировала немецкая армия.
Мир опять изменился.
Блажен, кто посетил сей мир
В его минуты роковые!
Не в первый раз Ольге довелось стоять на краю бездны и видеть этот мир в состоянии полного хаоса, когда все взрывается под ногами и прежнее — любимое, бесценное, оказавшееся таким хрупким, — исчезает.
КНИГА 2. ЧАСТЬ 2. ГЛАВА 8
ГЛАВА 8
САМЫЙ ДЛИННЫЙ ДЕНЬ
Ленинград
Июнь, 1941 год
Из распахнутого окна консерватории доносились звуки фортепиано. Узнав любимую песню дочери из фильма «Дети капитана Гранта», Ксения заулыбалась, застучала туфелькой и тихонько начала подпевать в такт:
Спой нам, ветер, про славу и смелость,
Про ученых, героев, бойцов,
Чтоб сердце загорелось,
Чтоб каждому хотелось
Догнать и перегнать отцов!
Кто привык за победу бороться,
С нами вместе пускай запоет…
Даже всегда суровый, серьезный Николай в эту минуту не сдержался и улыбнулся:
— Ты, Ксюта, как девчонка!
Она и впрямь выглядела очень молодо для своих лет, ей никто бы не дал ее сорок с лишним: все такая же тоненькая девичья фигура, прямая осанка, лучистые глаза. Рядом с Николаем она выглядела едва ли не его дочерью.
В этот день у Ксюты было прекрасное настроение. Сегодня ее дочери Тане исполнилось девятнадцать лет, и сегодня Таня, студентка консерватории, сдавала последний экзамен. Кроме гордости за дочь, Ксения испытывала радость от того, что впереди у них с мужем отпуск, который они намеревались провести на даче в своем любимом Павловске. Собственно, они перебрались на дачу еще на прошлой неделе, но сегодня утром приехали в Ленинград, чтобы поздравить Таню с днем рождения и с окончанием курса консерватории.
Музыка все лилась из окон; Ксения опять застучала туфелькой и покружилась. Стоявший неподалеку темноволосый парень с букетом белых гвоздик взглянул на Ксению и невольно улыбнулся. В этот миг двери консерватории распахнулись, и на улицу выбежала студентка Таня Свешникова.
— Сдала-сдала! — закричала радостная, возбужденная Таня, подбегая к родителям. — Поздравляйте меня! Теперь впереди лето, каникулы! А вы чего здесь? Вы же на даче должны быть?
Ксения обняла дочь:
— Приехали тебя поздравить. Кстати, я заехала домой и оставила для твоих гостей наливку и торт. Танечка, до вечера еще много времени, день такой хороший, давай погуляем?
— Барышни, могу пригласить вас в какое-нибудь заведение! — подмигнул Николай.
Таня смущенно переминалась с ноги на ногу, теребила шнурки нотной папки.
— Что ты, Танечка? — удивилась Ксения.
— Родичи, не обижайтесь, но меня ждут, — смущенно пояснила Таня и едва повела глазами в сторону юноши с букетом белых гвоздик.
— Познакомишь? — улыбнулась Ксения.
— Олег, иди сюда! — крикнула Таня парню.
Тот с готовностью подбежал — смущенный, счастливый.
Николай протянул ему руку — ну, будем знакомы! взглянул строго, требовательно: ты, парень, смотри, дочь у меня одна, притом любимая!
Невысокий Олег — совсем мальчишка — окончательно смутился и сунул Тане белое облако махровых гвоздик.
— Мам-пап, мы пойдем, ладно? — улыбнулась Таня.
Ксения невольно залюбовалась дочерью — красивая, и так похожа на отца! Если Коля в молодости чем-то смутно напоминал льва, то Таня сейчас похожа на львенка: большелобая, глазастая, волосы кудрявятся золотой львиной гривой. И как ей идет это белое платье в горошек (Ксения сама сшила его дочери на день рождения), и черные лаковые туфельки с пряжечками.