Еще одна чашка кофе
Шрифт:
Если бы его сейчас спросили, красива она или нет, он бы затруднился с ответом. У нее была своеобразная внешность — очень бледное, без кровинки лицо, короткостриженые — под мальчика — рыжие волосы. Вероятно, такую женщину не заметишь в толпе и такие черты лица не вспомнишь, даже если постараешься. Но Данила смотрел на нее наметанным взглядом фотографа-художника, умевшего видеть незримое, и видел, что в этом лице, лишенном индивидуальности и яркости (вероятно, по воле самой девушки), тем не менее проглядывает нечто особенное.
Услышав его вопрос, она
Он, конечно, сразу понял, что версия с фотосессией — полная ерунда, и растерялся. Она явно была не намерена разговаривать с ним, так что же ему ей сказать?
— Мы встречались прежде? — он снова нагнал ее.
Она выразительно покачала головой — нет!
«Немая она, что ли?» — с досадой подумал Данила.
И что теперь — принять на веру, что она действительно его не знает, что ему показалось, будто ее интересуют его окна, оставить ее в покое, навсегда задернуть шторы на окне и забыть об этой истории? Однако он был убежден, что она что-то скрывает — возможно, делает вид, что не знает его, придуривается, будто не понимает сейчас, почему он к ней обратился, притворяется дурой, немой или… Или ее странному поведению есть другое объяснение.
Она уходила — ускользала в подступающую ночь.
Данила вздохнул — он сегодня проделал путь в сотни километров, чтобы позволить ей водить его за нос?!
— Почему вы смотрите в мои окна? — крикнул он ей вслед.
Она вдруг резко остановилась и повернулась к нему.
— Вы о чем?
О, значит, все-таки не немая!
— Вы приходите и смотрите на мои окна, — он махнул рукой в сторону своего окна, — вот я и хотел узнать, что вам от меня нужно?
Она смотрела на него — взгляд испытующий, оценивающий.
И вдруг в ее лице что-то промелькнуло, и она улыбнулась. Впрочем, улыбка вышла измученная, кривоватая — сорвалась и тут же погасла.
Ничто не ослабляет нас так, как привязанности. У человека, чья жизнь подчинена одной цели и чья жизнь, собственно, ему не принадлежит, нет права на привязанности. Но вот ты видишь перед собой маленькое, полностью зависящее от тебя существо, которое смотрит на тебя с надеждой, упреком, отчаянием, и понимаешь, что ты сломалась — разрешила себе эту привязанность, и приручила этого ребенка к себе. И это было твоей ошибкой.
Уже полчаса Лина пыталась уговорить Лёню поесть, но он, узнав о том, что сегодня вечером она не задержится после дежурства, не останется с ним в больнице, расстроился и упрямо отказывался от ужина.
— Послушай, Лёня, сегодня вечером я не смогу остаться с тобой! — решительно сказала Лина, устав от этой мучительной сцены.
Ее дежурство заканчивалось и сегодня вечером она снова, как и вчера, намеревалась пойти в ту кофейню.
Лёня насупился — не плакал, держался, но в душе, видимо, отчаянно переживал.
— Я думал, мы книжку почитаем, посмотрим мультики? — вздохнул мальчик.
— Не сегодня, — сказала Лина.
Ей очень хотелось обнять его, утешить, пообещать, что она уйдет только сегодня, но потом все наладится, и она подумает о том, как устроить его жизнь после больницы. Ей хотелось все это ему сказать, но она молчала, потому что не хотела лгать ему. Этого малыша и так все время обманывали — его папаша-алкоголик и сама жизнь, отняв у него мать. Она не хотела множить ложь, которой было и так достаточно в его коротенькой жизни. Поэтому никаких оправданий и обещаний. Сожми сердце в кулак и иди, куда должна.
— Пока, Лёня! — сказала она без эмоций и надрыва.
Он отвернулся к стене и ничего ей не ответил.
Лина прикрыла за собой дверь в палату и вышла.
В этот вечер в кофейне она снова, как и вчера, почувствовала, что за летние месяцы ее отсутствия здесь что-то изменилось, и ей предстояло понять, оценить, что именно.
Просидев в кофейне до закрытия, она уже знала о произошедших переменах и о том, что ей нужно менять план с учетом новых обстоятельств.
Она вышла из кофейни, шагнула в вечерний сумрак и вдруг услышала, что ее окликнули.
Она поняла, что ему нужно, только когда он сказал про свои окна и махнул рукой на противоположную сторону дома. Лина смотрела на парня — вот так удача! Судьба сама послала этого человека к ней. И она должна использовать этот шанс.
Ей хватило минуты, чтобы оценить ситуацию и мгновенно выстроить новый план.
Лина сделала над собой усилие и улыбнулась:
— Простите, может быть, вы меня проводите? По дороге я расскажу вам, почему меня так интересует ваш дом.
В этот миг она уже знала, что сделает все, чтобы внедриться в его жизнь, в его квартиру, и исполнить задуманное.
В считаные минуты, на ходу, у нее родилась сентиментальная легенда.
— Вас удивляет, почему я прихожу в кофейню и смотрю на ваши окна? — Лина постаралась улыбнуться и вложить в свою интонацию максимум теплоты. — Видите ли, я жила в этом доме, когда была маленькой. Да-да, мое детство прошло здесь. Вот как раз в вашей квартире. Поэтому с ней связаны ностальгические воспоминания: безоблачное детство, плюшевый мишка, какао на ночь, очень счастливая семья! А потом, представляете… вас зовут, Данила, да? Так вот, Данила, потом мы переехали в другой город, мои родители умерли, ну-у, это печальная история. А недавно я вернулась в Петербург, и меня, знаете ли, потянуло в те места, где прошло мое детство, где я когда-то была счастлива…
Она бросила на него пытливый взгляд — он внимательно слушал.
— И вот я как-то пришла в этот район, увидела наш дом…Нахлынули воспоминания! — Лина сама удивлялась своей находчивости. — А рядом с домом оказалась уютная кофейня! Я стала в нее заходить время от времени. Знаете, я вообще люблю кофе и пирожные! Да, пирожные особенно. И вот пью кофе, смотрю на наши окна, и становится так хорошо на душе!
«Ну ты и вруша! — усмехнулась Лина про себя. — Всегда считала, что врать не умею, а вот поди ж ты…»