Эсеры. Борис Савинков против Империи
Шрифт:
В августе 1903 года Зубатова уволили без пенсии и выслали во Владимир под надзор полиции с запретом посещать Москву и Петербург. Девять месяцев он руководил Особым отделом Департамента полиции МВД и мечтал изменить ход имперской истории. У него на связи был секретный сотрудник Евно Азеф, но ничто не могло помочь Зубатову убедить Зимний на уступки подданным, чтобы не допустить революции. В мае 1903 года киевский охранник Спиридович взял Гершуни, но провокация и упертость самодержавия совсем не те меры, с помощью которых можно удержать шатающуюся власть. Зубатов застрелился на второй день после отречения Николая II в марте 1917 года, но Зубатовщина кончилась еще в августе 1903-го. Место руководителя Боевой Организации Партии социалистов-революционеров вместо Григория Гершуни занял сотрудник полиции с десятилетним стажем Евно Азеф, успешно совместивший активизацию террора, зарабатывание больших денег, службу самодержавию и революции. Через девять месяцев для начала он взорвал министра внутренних дел Вячеслава Плеве.
«Барин, к вам провокатор пришел»
Евно Азефа его современники называли «великим провокатором» и с помощью многочисленных литераторов собрали вокруг его позорно героического имени десятки и десятки загадочных, ужасающих, причудливых, фантастических легенд, догадок и измышлений. Секретный сотрудник Департамента полиции с пятнадцатилетним стажем почти десятилетие возглавлял Боевую Организацию террористической революционной партии и с помощью высокопоставленных офицеров охраны и полиции организовал множество политических покушений на первостепенных столпов самодержавия, совсем не малая часть которых была удачной. В работе на охранку его обвиняли руководители Министерства внутренних дел, а защищали выдающиеся революционеры. Правды не знал никто, а слава его оказалась славой Герострата, которая была создана на фоне кровавой, яркой и картинной борьбы революции и самодержавия, многие десятилетия бившей общество по нервам. Либералы и монархисты то ли с ужасом, то ли с восторгом наблюдали за деятельностью террористов, в противостоянии между бомбой и палачом менявших жизнь на жизнь, бесславную смерть на победный триумф.
Горничные видных имперских революционеров, хорошо знавшие непростую жизнь своих инакомыслящих хозяев и саму оппозиционную среду с ее развитой еще Георгием Судейкиным сложной провокационной системой, запросто докладывали своим нанимателям о приходе Евно Азефа: «Барин, к вам провокатор пришел». Современники великого секретного сотрудника-революционера из числа его товарищей и сослуживцев по охранных отделениям, писали об Азефе: «Толстый, сутуловатый, выше среднего роста, ноги и руки маленькие, шея толстая, короткая. Лицо круглое, одутловатое, желто-смуглое. Череп кверху суженый. Волосы прямые, жесткие, обыкновенно коротко подстрижены. Темный шатен. Лоб низкий, брови темные, внутренние концы слегка приподняты. Глаза карие, слегка навыкате. Нос большой, приплюснутый, скулы выдаются, одно ухо оттопыренное. Губы очень толстые и выпяченные, чувственные. Нижняя часть лица слегка выдающаяся. Бороду обычно брил, усы носил подстриженные. Мог стоять неподвижно, широко расставив ноги, только вращая во все стороны выпуклыми глазами и выпятив толстые губы. С ним было бы страшно встретиться не только ночью в темном лесу, но и днем на многолюдном Невском проспекте. Обладая выдающимся умом, математической аккуратностью, спокойный, рассудительный, холодный и осторожный до крайности, он был как бы рожден для крупных организаторских дел. Редкий эгоист, он преследовал, прежде всего, свои личные интересы, для достижения которых считал пригодными все средства до убийства и предательства включительно».
Как гром и молнии среди белого дня разоблачение Азефа в 1908 году поразило общественное мнение не только в России, но и в Европе, потрясенное установлением соучастия высших чинов полиции в самых крупных террористических актах, включая и направленные против правящей династии. Все поразило чудовищное переплетение подвигов и предательств безграничной веры и воплощенной лжи и бездушия, революционных идеалов, лишенных любых нравственных устоев и героев, стоявших на недосягаемой нравственной высоте. Все вдруг увидели, что в императорской России провокация давно сложилась в совершенную четкую систему, дававшую миру ее классические примеры, и это вызвало омерзительное презрение всего международного общества. В Европе также бывали попытки крупных политическо-полицейских провокаций, но они неизбежно вскрывались с колоссальными и позорными последствиями для организаторов и исполнителей, невзирая на лица. Теперь вся Европа знала, что за постоянные и массовые провокации самодержавная империя дает чины, денежные премии и ордена исполнителям, которых на начало ХХ века в монархии насчитывалось более семи тысяч, скромно называемых не провокаторами, а сексотами. Теперь все знали, что выдающийся практик террора Азеф получал от начальника Петербургского охранного отделения генерала А. Герасимова жалованье, вдвое превышающее оклад царского министра. Сам Азеф за почти двадцать лет революционно-провокаторской деятельности ничем не выдал себя. Даже директор Департамента полиции МВД А. Лопухин, беспрецедентно дав показания на Азефа революционеру В. Бурцеву, не выдержал: «Вся жизнь этого человека – сплошные ложь и предательство. Революционеров Азеф предавал нам, нас – революционерам. Пора уже положить конец этой преступной двойной игре». Сорокалетний Лопухин происходил из старинного дворянского рода, фамилию которого носила жена Петра Великого Евдокия. Он закончил Московский университет и быстро сделал карьеру в юстиции и прокуратуре. Лопухин, назначенный директором Департамента полиции МВД, разработал ее реформу, но всесильный Плеве, кажется, не удосужился с ней даже ознакомиться, и все осталось как было. Аристократически брезгливый к охранной грязи Лопухин, в то же время, не принимал ни каких мер к предотвращению ужасных еврейских погромов, о которых всегда знал заранее. Глава всей имперской полиции был потрясен, когда узнал, что его частную переписку читал всесильный министр внутренних дел Плеве, совсем не брезговавший этим такой же аристократ. Лопухин, тем не менее, утвердил документы Департамента полиции по насаждению провокации в империи. Он знал, что подобные действия переходят грань допустимого даже с точки зрения резиновой полицейской морали, но карьерные соображения были сильнее нравственных и именно при Лопухине и Плеве провокация в империи расцвела пышным цветом. Они оба почему-то были уверенны, что удержат провокацию в своих руках. Почему-то им не пришло в голову, что внедренный по их приказу к эсерам Азеф станет руководителем Боевой Организации и в первую очередь взорвет министра внутренних дел, из-за чего так блистательно начавшаяся карьера Лопухина бесславно закончится. Барин Лопухин, к вам едут провокаторы…
В 1870 году в белорусском местечке Лысково под Гродно в мещанской семье Азефов родился второй сын Евно. Через пять лет семья с семью детьми переехала в торгово-промышленный Ростов-на-Дону. Портной Фишер Азеф открыл в городе лавку промышленных товаров и смог выучить своих детей в гимназии. Потом товарищи Евно по учебе писали, что он с детства был «скрытным фискалом», грубым и черствым мальчиком, но эти материалы были опубликованы после 1908 года. Двадцатилетний Азеф перебивался мелкими заработками, давал уроки, служил репортером в ростовской газете «Донская пчела», писцом в конторе, секретарем при фабричном инспекторе, коммивояжером в торговом доме. Евно Азеф еще в гимназии познакомился с революционной молодежью, посещал рабочие кружки, распространял листовки.
Ростовские жандармы начали следствие о распространении прокламаций в городе и Евно Азеф успел уехать за границу. По поручению мариупольского купца он продал партию масла, большую часть денег оставил себе и в германском городе Карлсруэ поступил в Политехническую школу, где шесть лет получал специальность инженера-электрика. У русских в Карлсруэ была небольшая библиотека, служившая местом встреч и бесед. Азеф вступил в революционный кружок, то ли по стремлению, то ли по заранее продуманному плану. На занятиях в библиотеке и кружке Евно молчал и слушал, иногда говорил о необходимости избегать экстремизма, а уж тем более терроризма и вообще крайних методов. Товарищи-студенты говорили о нем, как о молодом человеке, талантливом и знающем, умном и с неприятно-скрытным тяжелым характером.
Денег на учебу, жилье и еду Азефу не хватало и в 1893 году, вскоре после приезда в Карлсруэ, Азеф уже начал бедствовать, «терпеть холод голод». Он пытался подрабатывать, но конкуренция таких, как Азеф, была высока, и студент-электрик в апреле 1893 года написал письмо в Департамент полиции с предложением освещать деятельность русских революционеров, студентов и эмигрантов за границей. Он не назвался, дав в письме только почтовый адрес. Азеф написал, что готов дать информацию и о революционном Ростове-на-Дону. Департамент полиции, естественно, быстро определил, кто из молодых ростовчан-полуреволюционеров учится в Карлсруэ и установил Азефа по почерку. Ростовские жандармы прислали в Петербург характеристику Азефа, запросившего провокаторское жалованье в сумме чуть ли не тридцать рублей в месяц, и это была средняя зарплата рабочего: «Это неглупый, весьма пронырливый и имеющий обширные связи человек и в качестве агента может приносить существенную пользу. Надо ожидать, что по своему корыстолюбию и нужде он будет дорожить полицейской обязанностью».
Департамент полиции дождался второго провокаторского письма Азефа, ответил ему, что все о ростовских и европейских революционерах знает, но, так и быть, готов платить ему пятьдесят рублей в месяц, начиная с июня 1893 года. Колесо колоссальной предательской провокации в империи завертелось.
Азеф продолжал вести нищенскую студенческую жизнь, чтобы не вызвать подозрения у товарищей, и стал писать просьбы в различные благотворительные фонды о материальной помощи, чтобы замотивировать полицейское жалованье. Он часто ездил в недалекую Швейцарию и там нашел себе жену, русскую студентку Бернского университета. У них родилось двое сыновей.
Азеф вступил в заграничную группу социалистов-революционеров, где тут же заявил, что он яростный сторонник террористических методов политической борьбы. Азеф сказал, что хочет стать практиком террора и стал посещать по всей Европе социалистические конгрессы и революционные собрания. Жена полностью поддерживала его революционные убеждения, не зная, конечно, о провокаторстве своего мужа, пытавшегося занять высокое место в революционной иерархии. Это было совсем не просто. Пылкие оппозиционеры, колебавшиеся между рабочими кружками и террором, не все доверяли Азефу, который был способен на все, если это было ему выгодно и не считали его надежным товарищем. Основания для негодования появились после того, как в Карлсруэ написали из Ростова, что в недавних арестах виноват кто-то, находящийся за границей. Дело, правда, закончилось только разговорами, поскольку Азеф с помощью своего полицейского руководителя Рачковского быстро выбивался в революционные лидеры. Он создал очень хорошую библиотеку нелегальной литературы, в которой часто и охотно встречался с русскими студентами, не забывая составлять их словесные портреты. Все чаще и чаще сторонник террора и убежденный социалист-революционер Азеф председательствовал на студенческих собраниях. Его стали называть светлой личность, преданной идеалам революции.
Его полицейское начальство было довольно докладами революционера-провокатора и вскоре увеличило его жалованье вдвое, добавив и денежные премии к Рождеству и Пасхе. Азеф, чтобы лучше изучить специальность электрика, продолжил учебу в Дармштадте, где и получил диплом инженера-электрика. Его пригласили на работу в фирму Шуккерта в Нюрнберге, но в империи разгоралась революция, и Департамент отозвал талантливого провокатора-интеллигента на родину, пообещав работу и прибавку к полицейскому жалованью. Заграничные революционеры-эмигранты дали ему рекомендательные письма к Александру Аргунову, создававшему в Москве свой «Северный союз социалистов-революционеров», а Рачковский тепло написал об Азефе Зубатову, рекомендуя ему талантливого и перспективного секретного сотрудника. Осенью 1899 года Азефы выехали в Москву. Впереди у Евно Азефа были три не пересекавшиеся между собой провокаторская, революционная и семейная жизни.