Эсеры. Борис Савинков против Империи
Шрифт:
В Москве Азеф получил место по специальности во «Всеобщей компании электрического освещения» и снял на Воздвиженке небольшую квартиру. Для провокаторских встреч Зубатов снял ему жилье в доме Сахарова в Богословском переулке. Охранники выдали ему и зарегистрированный паспорт и вид на жительство в Москве, где еврей Азеф не имел права находиться. Революционно-провокаторская жизнь в древней столице быстро налаживалась. Евно Фишелевич Азеф, он же Александр Самуилович Раскин, он же Евгений Филиппович Виноградов, он же Диканский, он же Филипповский, он же Валентин, он же Сергей Мелитонович Валуйский, начал двойную службу. Благодаря хорошим заграничным рекомендациям секретный сотрудник Евно Азеф встретился в Петербурге с бежавшей из сибирской каторги членом грозного Исполнительного Комитета «Народной воли» Анной Якимовой и подробно расспросил ее о методах и приемах работы народовольцев, об организации тайных динамитных мастерских и типографий, о наружном наблюдении за передвижениями и маршрутами сановников, которых готовили к убийству, о конспиративных квартирах, средствах добывания оружия, о группах прикрытия боевиков, о паспортном бюро «Народной воли», об организациях путей отхода в другие города и за границу, о гримировании и переодевании, о работе с листовками, нелегальными и легальными изданиями, о партийной кассе. Особенно подробно Азеф расспрашивал о контрпровокаторской работе отчаянного Исполнительного Комитета, в соответствии с планами которого грозно и неотвратимо накатывалась революция.
Азеф одновременно учился и в шпионской академии Зубатова, который направил своего секретного сотрудника в «Общество вспомоществования лицам интеллигентных профессий», где встречался весь цвет московской интеллигенции. Азеф везде заводил широкие знакомства, бывал на множестве оппозиционно-либеральных собраний, близко сошелся с Аргуновым и стал членом его эсеровского Союза, издававшего газету «Революционная Россия». По просьбе Аргунова Азеф встречался с руководителем южных и западных социалистов-революционеров знаменитым Гершуни, с которым говорил об объединении всех эсеров. Азеф с санкции Зубатова отвечал за техническую работу, успешно переправлял из финской типографии Аргунова нелегальную литературу и знал всех известных революционеров и обо всех серьезных эсеровских конспирациях. Уже тогда он далеко не обо всем докладывал Зубатову и его начальнику Ратаеву. Процесс объединения революционных имперских групп с помощью Азефа быстро ускорился. Секретный сотрудник и революционер принял самое близкое участие в создании единой партии социалистов-революционеров и вошел в ее руководство.
Союз Аргунова говорил о терроре только теоретически, и Азеф по просьбе Зубатова, очень хотевшего стать действительным статским советником, призвал московских революционеров к практическим действиям, заявляя, что в политической борьбе это главное. О «Северном союзе социалистов-революционеров» Зубатов знал почти все, но терактов не дождался и поэтому арестовал их типографию в Томске и почти тридцать членов Союза. Аргунов спасал остатки своей организации и со дня на день ждал ареста. Благодаря Зубатову около него остался только Азеф, которого Аргунов считал осторожным, не трусливым и осмотрительным человеком. Волна московских арестов почему-то Азефа не затронула, и Аргунов решил сделать его своим дублером. Сам Аргунов позднее писал: «Мы поручили Азефу все, как умирающий на смертном одре. Мы рассказали ему все наши пароли, все без исключения организационные и литературные связи, всех людей, все фамилии и адреса, и заочно отрекомендовали его своим близким. За границей он должен был явиться с полной доверенностью от нас, как представитель Союза, рядом с нашей Марией Селюк. Чувство к нему было товарищеское, пожалуй, даже чувство дружбы. За эти дни арестов и несчастий его активная помощь сдружила нас».
Азеф уехал за границу на переговоры об объединении всех имперских эсеров, и через десять дней после его отъезда Зубатов взял Аргунова. Зубатов был очень доволен и поднял его жалованье втрое, до пятисот рублей в месяц, столько получал тайный советник, или генерал-лейтенант.
В Берне и Берлине произошло объединение эсеровских групп, определены их программа и тактика. Партию социалистов-революционеров возглавили М. Гоц, Г. Гершуни, В. Чернов, М. Натансон, Е. Брешко-Брешковская, Н. Русанов. Штаб-квартира партии во главе с Брешковской располагалось в Саратове, Чернов и Гоц в Берне и Женеве издавали «Революционную Россию». Гершуни возглавил созданную им в апреле 1902 года Боевую Организацию. Азеф стал его помощником-заместителем и вместе с Гершуни расшифровывал все письма из имперских городов, от местных эсеровских групп. Гершуни заявил Центральному Комитету партии, что первым боевики убьют министра внутренних дел Сипягина. В Боевой Организации при ее создании было 14 членов, ко времени убийства Плеве – 80. она была совершенно автономна и самостоятельна, и из соображений конспирации ее связь с ЦК партии осуществлял только М. Гоц. Гершуни помогали Азеф и Мельников.
О планах по убийству Сипягина Азеф знал все, но Зубатову не докладывал, хотя писал в Департамент полиции часто и подробно: «В Берлине и Париже я попал в центр». Он передал Зубатову, что Гершуни – главный организатор партии, но о Боевой Организации не написал ни слова. Азеф сообщил Зубатову, когда и куда выезжает Гершуни, но несколько раз подчеркнул: «Брать его пока не следует ни под каким видом, и не выпускайте его из глаз». Зубатов понял, что станет, наконец, гражданским генералом, когда выявит все революционные адреса в империи, которые должен был объехать Гершуни.
Руководителя партии и Боевой Организации в Петербурге встречал чуть ли не весь летучий филерский отряд Медникова и шансов уйти от профессионалов высочайшего класса у Гершуни, казалось, не было. Первый эсеровский боевик вышел из поезда, определил всех филеров, улыбнулся и исчез. Маршрут Гершуни по империи охранка проследить не смогла и главный террорист сделал все, что запланировал. 3 апреля 1902 года эсеровский боевик в Мариинском дворце в упор застрелил Сипягина, и империя узнала о появлении массовой революционной партии и ее Боевой Организации.
С весны 1902 года Азеф начал вести двойную игру с Департаментом полиции, используя тактику умолчания, ни слова не говоря о Боевой Организации. Агент, ставший в центре революционной террористической партии, считался бесценным приобретением для политического сыска империи, и Азеф получился любимцем и поставщиком наград, чинов и денежных премий для всех своих начальников – Рачковского, Ратаева, Зубатова и Герасимова. Совсем скоро он начал зарабатывать десятки тысяч рублей в год, что было намного больше жалованья российского министра. Во всех своих трех жизнях он пользовался безграничным доверием, и никто, ни жена, ни ЦК партии эсеров, ни Департамент полиции МВД не мог даже предположить, что Азеф мог быть не тем, кем казался.
Департамент полиции через несколько лет составил перечень выдач Азефа, предававшего эсеров сотнями, и он был впечатляющ. Азеф выдал собрание представителей групп социалистов-революционеров в Харькове; типографию Северного союза в Томске; членов Северного союза и Северный летучий боевой отряд; обратил усиленное внимание политического сыска на выдающихся террористов Гершуни, Гоца, Мельникова, Савинкова; выдал выдающихся эсеров Аргунова, Крафта, Григорьева, Слетова, Селюк, подробно осветил эсеровские конспиративные собрания в Париже, Амстердаме, Берлине, Нижнем Новгороде; выдал несколько динамитных мастерских и типографий; выдал боевой комитет по подготовке восстания в Петербурге; предотвратил покушения на жизнь сановников Кутайсова, Дурново, Накашидзе, Унтербергера, Медема; предупредил убийство Николая II, которое, правда, сам и организовал; выдал Боевую Организацию и летучий боевой отряд Карла. Департамент полиции не объявлял, что в первое десятилетие ХХ века эсеровские боевики, Боевая Организация, летучие боевые отряды подчинявшиеся губернским партийным комитетам, городские боевые дружины, совершили почти триста террористических актов против двух министров, тридцати трех генерал-губернаторов и губернаторов, шестнадцати градоначальников, полицмейстеров, прокуроров, начальников сыскных отделений, жандармских управлений, семи генералов и адмиралов, пятнадцати полковников, тридцати провокаторов. Теракты совершали и революционеры-максималисты, отдельные революционеры, анархисты, социал-демократы, националисты. В первое десятилетие жертвами террористических актов стали почти двадцать тысяч чиновников и случайных прохожих. Каждый третий террорист был женщиной.
Во главе Боевой Организации стоял член-распорядитель, обладавший диктаторскими полномочиями, хладнокровием и колоссальными организационными способностями. В Боевой Организации шел большой приток желающих совершить теракт, большое количество пожертвований. В начале ХХ века то, что политическое убийство – это все равно убийство человека, чья вина не установлена судом, революционеров уже не останавливало. Не взорванные министры внутренних дел империи в день отставки с поста официально пили за то, что остались живы. Главным критерием политического убийства была, все же не должность, а одиозность сановника, общественное мнение, чиновник, как символ самодержавных репрессий. К 1905 году террор стал массовым, Центральный Комитет партии эсеров уже был не в состоянии контролировать все имперские террористические акты. Первыми в революционной убийственной очереди стояли градоначальники и губернаторы, любители массовых расправ над рабочими, крестьянами, студентами. Виктор Чернов писал: «Мишени террористических ударов партии были почти всегда самоочевидны. Ведь смысл террора был в том, что он как бы выполнял не писанные, но бесспорные приговоры народной и общественной совести». Произвол стал нормой не только у самодержавия, но и у революции. Террористов называли героями, политическое убийство – подвигом, и так считали не только революционеры, но и многие члены общества. Революционное насилие было единственным способом противостоять произволу монархи. Политическое убийство стало отчаянным, последним и неизбежным ответом революционеров на длительное и неумолимое злоупотребление самодержавия властью. Царской виселице отвечали револьверы революции, а вскоре в оппозиционной среде запели: «Мало веры в револьверы, надо бомбы в них кидать». В империи пошла война на уничтожение противников, и в итоге победителей не оказалось.
Азеф знал почти все об эсеровских акциях, но, когда ему было выгодно, а так случалось часто, в докладах Департаменту полиции ограничился намеками, которые не помогали, а сбивали охранников и жандармов. Азеф знал каждый шаг своего начальника Гершуни и своего заместителя Савинкова, но их не выдал. Когда Савинкова в Севастополе опознали и взяли филеры, Азеф дал колоссальные деньги на подкуп тюремщиков, и Савинкова вывел на свободу из каземата караульный офицер. Азеф действовал так, чтобы полиция не могла заявить, что им не было доложено о новой конспирации и акте, а товарищи революционеры не могли обвинить его в провалах. На эсеровских браунингах выбивалась надпись «по делам твоим воздается тебе», и они стреляли точно в цель все чаще и чаще. Взрывались революционные бомбы, падали навсегда столпы самодержавия, и обо всем этом в подробностях знал Азеф, державший охранников почти всегда с завязанными глазами. Полицейские были уверены, что Азеф почему-то будет доносить сам на себя, и авторы так и не смогли определить, сколько они перед этим выпили. Охранники, достойные продолжатели дел идеологов имперской провокации Судейкина и Зубатова, ждали от тысяч секретных сотрудников самопожертвования, верили в самодостаточность и непогрешимость полицейской агентуры, и в ужасной шахматной партии монархии и революции теряли одну фигуру за другой. Разговоров о ничьей вскоре не стало и к королю приближался и приближался «мат».