Эсеры. Борис Савинков против Империи
Шрифт:
Вдруг ворота дворца распахиваются, и автомобиль несется по площади под арку на Морскую. Так же быстро карета отрывается от подъезда и несется вслед за автомобилем. Определить взглядом, кто находится внутри за стеклом, нет возможности. Проехал Столыпин, это, несомненно, но где же он был, в автомобиле или в карете?»
Так же сложно было эсеровским боевикам использовать данные наружного наблюдения для покушения на великого князя Николая Николаевича. Валентина Попова писала:
«Зильберберг просил меня поселиться около Царскосельского вокзала для проверки выездов Николая Николаевича. Одна из меблированных комнат на Рузовской улице, на шестом этаже, окна которой как раз выходили на царский павильон вокзала, оказалась свободной. С паспортом на имя Людмилы Николаевны Завалишиной я перебралась на Рузовскую. Я выдала себя за ученицу художественной студии на Литейном, разложила на виду в комнате краски, тушь, рисунки.
Чтобы лучше наблюдать, я приобрела бинокль. Из окна моей комнаты я видела много раз, обычно днем, карету Николая Николаевича с бородатым кучером на козлах, иногда мелькала высокая фигура Николая Николаевича. При переезде на Рузовскую я получила от Зильберберга большой запас динамита и гремучего студня, просто завернутого в бумагу. Пряный запах, который выделяет динамит, похожий на запах миндаля, для посторонних, конечно, был незаметен, но мною ощущался ясно, и у меня начались хронические головные боли. Несмотря на зиму, я старалась держать форточку почти постоянно открытой и уходила бродить по городу. Я продолжала свою работу техника, совмещая ее с обязанностями наблюдателя. Ни каких посетителей у меня не было, а прислуга относилась ко всему безразлично, два раза в день подавала кипяток и при мне утром подметая пол в комнате.
Мы, участники группы, адресов друг друга не знали, виделись между собой почти исключительно на явках, в каком-нибудь ресторане или кафе, где каждый из нас неуклонно ежедневно проводил определенный час, встречаясь, с разными товарищами, в кафе-столовой на Литейном, против Бассейной, в ресторане в конце Первой линии Васильевского острова, в одном из ресторанов на Морской улице, в столовой на Казанской площади. На явках мы успевали обмениваться всем необходимым, устраивали свидания на выставках, в музеях. Для более обстоятельных разговоров мы собирались на частных квартирах, у сочувствующих. Отношения с Центральным комитетом поддерживались через П.Ф.Крафта.
Нам стало известно, что Столыпин садился в поезд на Царское Село где-то за Обводным каналом. Однако его приезды туда были столь изменчивы по времени и внезапны, что застигнуть его на этом пути представлялось делом трудным.
Столыпин жил в Зимнем дворце как пленник, даже выходил гулять только в сад дворца, который был в то время обнесен чугунной решеткой на высоком гранитном постаменте. Дворец, однако, только по внешности казался таким непроницаемым. У Зильберберга был во дворце свой, преданный человек из числа низших служащих. Этот свой соглашался дать условный знак, когда Столыпин выйдет на прогулку. Никитенко предлагал покончить со Столыпиным в саду, забросав его с трех сторон, с дворцовой площади, Адмиралтейского проезда и набережной, бомбами, а сам вызывался мгновенно перекинуться туда, зацепив веревочную лестницу за решетку. Как морской офицер, «Капитан» привык к подобного рода упражнениям.
У Никитенко также был прекрасный случай покончить с Николаем Николаевичем. Никитенко жил легально, имел некоторые связи в обществе и доступ в Английский клуб, который так же посещал и великий князь. Центральный комитет, к сожалению, наложил veto, заявляя, что Никитенко должен пока беречь себя и постараться открыть доступ в клуб кому-либо другому, но сделать это оказалось не так легко. Мы продержались январь и работу продолжали. Пока развивались события на нас надвинулись черные дни».
Азеф передал Герасимову, что база террористов Зильберберга находится в финской курортной Иматре, в «Отеле туристов». Два агента Петербургского охранного отделения прибыли туда как туристы-молодожены, за несколько дней тайно перефотографировали всех постояльцев. Фото были розданы лучшим филерам, которые стали постоянно дежурить на петербургском Финляндском вокзале. Агенты проследили Зильберберга и Сулятицкого и взяли их в конце января и начале февраля 1907 года, выявив многие их партийно-боевые контакты. Двум террористам предъявили участие в недавнем убийстве петербургского градоначальника Лауница, а подробные сведения об этом дал Герасимову Азеф.
Зильберберга заменил Никитенко, который попытался 13 февраля взорвать Николая Николаевича на Царскосельском вокзале, но царский павильон был плотно оцеплен солдатами Первого железнодорожного полка, и шансов пройти охрану у террористов не было. За членами Боевого отряда было установлено плотное наблюдение. Валентина Попова вспоминала:
«Около Царскосельского вокзала всегда сновало много сыщиков, особенно обильно их было не углу Гороховой. В середине февраля я увидела там знакомого сыщика, который следил за мной еще в Нижнем Новгороде. Отступать было поздно, приходилось прямо идти на него. Сыщик выдвинулся на панель и даже на момент как-то вскинул руками, как будто хотел меня задержать, но посторонился. Я прошла, зная, что теперь начнется преследование.
Желая увести сыщиков от своей квартиры с динамитом, я направилась дальше по Загородному проспекту к Политехническому институту и по Забалканскому проспекту свернула на Садовую улицу. За мной следовали двое.
Мне не раз приходилось попадать под неотступное преследование. В такие моменты мысль начинает лихорадочно работать, просыпается какое-то сильное упорство, побуждающее во что бы то ни стало уйти от погони. Так должен чувствовать себя затравленный зверь. На Садовой я устремилась в первый проходной двор, который я знала, но он оказался закрыт. Наняла извозчика, поехала на Покровскую. Сыщики за мной тоже на извозчике. С площади мне удалось пройти проходным двором на Канонерскую, где я снова взяла извозчика. Погоня как будто прекратилась. Чтобы проверить, я побывала и на Васильевском острове, и на Петербургской стороне, несколько раз вновь прибегая к проходным дворам. До часа явки я оставалась все время на улице. Увы, на явку ни кто не пришел, надо было ждать следующего дня. Я не могла уехать из города, не предупредив товарищей: кто-нибудь из них мог зайти ко мне на квартиру. Я решила вернуться к себе, рассчитав, что за вечер и ночь установить мой адрес не смогут.
В то время наружное наблюдение в Петербурге было поставлено очень широко. Кроме наблюдения за каждым политически неблагонадежным лицом и его квартирой, существовало наблюдение по кварталам. Каждый сыщик своего квартала должен был знать всех, в нем живущих. Таким образом, охранке удавалось быстро устанавливать всех «подозрительных», где живет заинтересовавшее их лицо, или в каком районе оно чаще появляется.
К себе я вернулась благополучно, подле дома никого не было. Утром вышла из квартиры – кругом спокойно. Но опять неудача, никого не видала за день. Я рискнула еще одну ночь провести дома. На следующее утро мой дом был буквально окружен сыщиками.
Я вышла и попыталась пройти проходным двором здесь же на Разумовской, за мной следовали по пятам. Я долго в этот день металась по городу, но мои уловки ни к чему не вели. Наконец, проходной двор на Преображенской спас меня. Убедившись, что я вышла из окружения, и меня более не преследуют, я решила немного изменить костюм: купила себе в одном из модных магазинов меховую шапочку, оставив свою шляпу на хранение «до завтра».
На новой явке я встретилась с Никитенко, переговорила с ним и решила немедленно уехать из Петербурга в Финляндию. На извозчике я выехала из Петербурга, добралась до пригородной станции Удельная и захватила там уже последний поезд, шедший в Териоки.