Эскизы на фоне миражей. Писательские размышления об известном, малоизвестном и совсем неизвестном
Шрифт:
– Ежели командующий призывает: «Ни шагу назад!» – то сам в первую очередь должен эту заповедь исполнять…
В середине шестидесятых годов, когда возникла идея фильма «Если дорог тебе твой дом», в Перхушково уже мало что напоминало батальное прошлое. Но дом, откуда Жуков командовал войсками, сохранился, выделяясь на фоне той же белоствольной рощицы. Там располагался какой-то охраняемый объект, и попасть в бывший штаб фронта оказалось проблематично. Но, как вспоминает Симонов, начальник объекта, узнав гостей, а тем более – цель их приезда, на свой страх и риск широко распахнул ворота и лично сопровождал киношников, показывая, где и как можно будет подключить аппаратуру, куда принять съёмочную группу, как разместить спецмашины, не веря ещё в
– Режиссёр Василий Ордынский и оператор Владимир Николаев загодя оживлённо примерялись к будущей съёмке, – рассказывал Константин Михайлович, – планировали: «Здесь будет сидеть Жуков, сюда и сюда поставим софиты, там будет дежурить осветитель с матовой лампой-пятисоткой…»
Авторов переполняли творческие планы, тем более все фронтовые маршалы охотно откликнулись на предложение принять участие в создании кинокартины, и среди них – преступивший личные обиды организатор разгрома немцев под Москвой Георгий Константинович Жуков.
Но замыслы творцов разрушил один-единственный человек, зорко следивший с партийной «колокольни» за чистотой «ленинской правды» (в его понимании, конечно). Это был Алексей Алексеевич Епишев, почти четверть века возглавлявший Главное политуправление Советской армии и Военно-морского флота. Родом из астраханских рыбаков, перед войной он возглавлял Харьковский обком партии и ещё с тех пор с Брежневым был на дружеской ноге. Он его – Лёша, тот в ответ – Лёня, при встрече обязательно объятья…
Однажды апрельским днём, ещё в студенческие годы, в Свердловске, я увидел его случайно возле помпезного здания Уральского военного округа. Он стоял в окружении одноликих генералов, покрытых листовым золотом кокард и погон. Надутый дядька с толстым купеческим лицом цвета лабазной гири, на котором неукротимая властность темнела ничего хорошего не обещавшим взглядом из-под козырька огромной фуражки в «патриаршем» сиянии.
Напротив находился спортзал СКА, и мы, гурьба молодых ребят, радуясь жизни, выскочили на первую весеннюю пробежку. А тут он! Наш тренер, могутный и размашистый балагур Олег Вадимыч (для нас – просто Димыч), враз стал ниже, тише и уже, выдохнув, как в предсмертный час:
– Епишев…
А вот отец мой его знал лично, но вспоминал тоже не без ощутимого ужаса. Дело в том, что перед войной папа был назначен начальником Нижнетагильского перевозного депо, а осенью 1941 года в Тагил представителем ЦК ВКП(б) по организации новых промышленных мощностей прибыл с Украины тридцатитрёхлетний большевик (он об этом напомнил сразу и всем) Алексей Епишев. Вскоре по указке Москвы его избирают первым секретарём Нижнетагильского горкома.
В то время небольшой рубленый морозный городок, некогда вотчина уральских заводчиков Демидовых, становится сосредоточием гигантских предприятий, прежде всего, по выплавке металла и производству танков. Сюда из-под обстрелов и бомбёжек спешно эвакуируют большую часть Харьковского завода, которую поглощает уже знаменитый тогда Уральский вагоностроительный завод, самое крупное промышленное предприятие в мире (причём по сию пору), где всегда на пять вагонов приходилась пара танков.
Вскоре и без того безграничная власть «партийного вожака» дополняется обязанностями заместителя народного комиссара СССР по так называемому среднему машиностроению (по сути – танковому). Епишев лично следит за отгрузкой боевой техники, и любой звонок по этому поводу начальнику локомотивного депо вполне мог оказаться для моего батюшки последним.
– Ох и крут был! – приговаривал папа, вспоминая те времена, подчёркивая, что когда его откомандировали в распоряжение Ленинградского фронта и он прибыл на станцию Бологое в качестве начальника прифронтового депо, то почувствовал явное облегчение, хотя немец бомбил Октябрьскую железную дорогу, единственную живую ниточку, связывающую осаждённый Ленинград с Большой землёй, со свирепостью и методичностью маньяков.
Потом и сам Епишев отправляется на войну (правда,
Видимо, по этой причине в 1951 году он нежданно-негаданно становится заместителем министра Государственной безопасности СССР, и снова по кадрам. Причина столь неожиданного перемещения понятна. К той поре, выполнив с избытком зловещую роль, в страшную и им же созданную Сухановскую тюрьму угодил главный костолом страны Виктор Абакумов.
Его опасались все, даже Лаврентий Берия, который постарался, чтобы его «выкормыш» оказался в состоянии «железной маски» – без звания, роду и племени, только под номерным знаком, в ледяной одиночке, закованный в кандалы. Даже на допросы его водили с кожаным мешком на голове. Странно, но Абакумова арестовали ещё при зловещем Сталине, а вот расстреляли при «добреньком» Никите Сергеевиче. Когда волокли к «стенке», бывший главный «смершевец» только и успел прохрипеть:
– Я всё расскажу ЦК!
В этом, видать, и крылась основная причина суровости приговора.
На Епишева тогда была возложена чистка МГБ от абакумовских кадров. Стоит ли сомневаться, что «щепки летели» далеко и в разные стороны. На место уволенных (а многих – и арестованных) в массовом порядке назначают партийных работников, не имеющих никакого представления об оперативной работе. Считалось, что партийная прозорливость вывезет в любом случае…
Но как только умер Сталин, Епишев в роли того же «первого парня» снова очутился в Одессе-маме. А дальше события развиваются почти трагикомично. Хрущёв вдруг присовокупляет к его генеральскому чину ранг Чрезвычайного и Полномочного посла и направляет свежеиспечённого дипломата в Румынию, а затем в Югославию, где после смертной ссоры двух «Осипов» (Сталина и Тито) Никита Сергеевич пытается «склеить побитые горшки». Как уж там их «клеил» его личный посланник, трудно сказать, но возле «вечного» югославского президента (представляете, три десятка лет «на троне») он задержался недолго, меньше, чем на год. Говорят, «любимца нации», улыбчивого Иосипа Броз Тито раздражала вечно мрачная физиономия советского диппредставителя, да и сталинско-эмгэбешное прошлое – тоже. И тогда вновь последовало это ставшее в жизни Епишева волшебным «вдруг».
Вдруг, к тому же беспрецедентно – в третий раз, его призывают на военную службу, причём на должность, что не входит даже в систему подчинения министру обороны, – начальником Главного политического управления Советской армии и Военно-морского флота, в просторечье ГлавПУР. Срочно присваивают звание генерала армии (выше только звание маршала Советского Союза, к которому он стремился, но так и не получил) и предоставляют самые широкие полномочия, поскольку ГлавПУР одномоментно является и структурным отделом ЦК КПСС. Все назначения внутри армейских политструктур производятся исключительно по линии Центрального Комитета партии, а значит, лишь с простым оповещением министра.
На этом «блуждания» «стойкого большевика» по карьерным лабиринтам завершаются. Они, генсеки (Хрущёв, Брежнев, Андропов, Черненко), министры (Малиновский, Гречко, Устинов, Соколов), менялись, а Епишев оставался, и так продолжалось 25 лет. Тут «забронзоветь» и дед Мазай может, а уж такой, как Епишев, – тем более. Стал прямо-таки в мраморном исполнении.
Только Горбачёву хватило решимости отправить, наконец, 77-летнего «большевика» (как он подчёркивал о себе – «с большой буквы») в отставку, где тот пробыл, увы, недолго. Через три месяца взял и помер, оставив о себе память как раз на уровне своей малоприветливой и вечно недовольной внешности. В гробу лежал с таким же выражением, но там хоть по делу…