«Если», 2012 № 08
Шрифт:
Из органических веществ присутствовали только споры марпеков. Которые, к счастью, как уже было известно, после «активации» не представляли опасности для людей.
Мне всегда казалось весьма парадоксальным то, что споры, будучи такими прочными, чтобы сохранять свою латентную способность к прорастанию даже после прохождения через самую плотную атмосферу, теряли подобную способность через несколько минут, если не находили живых существ, с генами которых могли бы смешаться.
Что ж, жизнь порой полна и не таких парадоксов, не правда ли?
Тем не менее терраформисты всегда настаивали
Жаль, что я не мог хоть разок взглянуть на преображенного кенара — на эту тему можно было бы сделать парочку неплохих хойку.
В общем, примерно в два часа ночи в небо Четырнадцатой Шангри-Ла была запущена третья медуза марпеков, и «большой босс» Ариам объявил, что теперь можно без опаски вдохнуть прохладный воздух без скафандра. Поэтому мы сложили свои герметичные одеяния в надежном месте, и началась самая настоящая пирушка.
Рослимы проявили щедрое гостеприимство: у них на любой вкус имелись еда и напитки, голографические фейерверки, шутливые дуэли (одну из них я выиграл у самого Ариама — для новичка он держался неплохо, но ведь нельзя же быть гением во всем, правда?), музыка, танцы, а потом еще деликатесы и выпивка, чтобы отметить приземление каждого корабля бригады терраформистов по мере того, как они поочередно покидали орбиту, направляясь к дому своих заказчиков.
Биологичка Кай-Вон-Тильм, которая по своей инициативе курировала исполнение этого заказа, пила и уплетала деликатесы за обе щеки, что было удивительным для женщины столь хрупкого телосложения. Она обещала всем присутствующим, что те немногие виды силлурийского периода, за который упорно цеплялась Четырнадцатая Шангри-Ла, уже завтра совершат скачок, по меньшей мере в меловой период, когда появились динозавры. Она явно перебрала спиртного. А танцевала только с Ариамом. Ему наверняка дали прозвище Счастливчик не только за успехи в терраформировании.
Всего через пару часов после начала пирушки на площадке возле дома Рослимов трезвых почти не оставалось, и я не входил в их число.
Надеюсь, что у твоей цивилизации тоже имеется спиртное… или хотя бы нечто, оказывающее на разум воздействие подобно психотропным препаратам. Если же нет, то вы многое потеряли. И сейчас я не буду на этом останавливаться, ведь ты все равно меня не поймешь.
Просто скажу, что я был пьян. Можно даже сказать, в стельку…
Причем до такого состояния я дошел вполне намеренно. Потому что иногда хмель — лучший способ не видеть, что происходит у тебя под носом (не знаю, поймешь ли ты меня).
К несчастью, алкоголь еще не полностью пропитал мою кровь, и я отдавал себе отчет, что Ариама и Кай давно уже не видно среди присутствующих.
Не нужно обладать богатым воображением, чтобы догадаться, чем они были заняты где-нибудь в укромном уголке…
Надеюсь, что твоя раса двуполая и размножается половым путем, а потому ты способен понять мои намеки. С той памятной ночи прошло много времени, но, признаться, мне до сих пор больно называть вещи своими именами.
Ради справедливости следует уточнить, что Ариам и Кай были не единственные, кто занимался в ту ночь «беседами наедине».
Наверное, именно из-за этой атмосферы всеобщего веселья никто не заметил появления в небе планеты четвертой медузы марпеков. А потом стало уже слишком поздно…
Анализируя постфактум события той ночи, биологи и терраформисты заключили, что один из марпеков, запущенных в верхние слои атмосферы Четырнадцатой Шангри-Ла, находился в стадии «репродуктивного транса». Процесс почкования начался в открытом космосе, а ведь раньше никто никогда не наблюдал это явление у марпеков. В результате небольшая фотосинтезирующая медуза отделилась от своей «матери», тело которой (по чистой случайности или вследствие точного расчета) послужило неким подобием стартовой площадки, вследствие чего новорожденный марпек сумел удержаться на орбите в течение пары часов, прежде чем в соответствии с законами гравитации устремился вниз, вслед за своей «мамашей».
Полагаю, до рассвета оставалось всего несколько минут. В это время вокруг дома Рослимов многие уже дрыхли похмельным сном и не видели появления тонких огненных линий на небосводе, которые, впрочем, легко можно было принять за первые признаки зари…
Нет-нет, я тоже спал. И в том не было моей вины. Повторяю: надравшись до положения риз, я не мог не забыться тяжким сном. Я валялся лицом вниз посреди площадки: содержание алкоголя в крови наконец-то превысило допустимые нормы, но именно к этому я и стремился.
Говорит ли тебе что-нибудь выражение «безответная любовь»?
Не буду вдаваться в подробности относительно нашей анатомии и эстетических концепций, обо всем этом можно догадаться по тому, что было сказано мной выше. И я не буду говорить, какие чудесные рыжие волосы, какие глаза бирюзового цвета, какие великолепные бедра и груди, какой ангельский голос и хрустальный смех были у Кай. Каким высоким, пышноволосым, зеленоглазым, мускулистым и широкоплечим был Ариам. И как нелеп я — нескладный коротышка с вечно шелушащейся, бледной кожей, не поддающейся оздоровительному воздействию соляриев, и с врожденной неповоротливостью, из-за которой я постоянно налетал на разные предметы и которую, как заявляли невропатологи, невозможно было излечить никакой костно-мышечной реконструкцией…
Тебе придется просто поверить мне на слово.
Это был классический любовный треугольник.
Я любил ее. Она любила его. А он любил многих женщин и умел завоевывать их.
Она была красавицей, и он тоже, хоть мне и трудно признать это.
А я — нет.
Если бы я выглядел хоть чуть-чуть получше, в пределах средней нормы, то, возможно, попытался бы соперничать с Ариамом. Может, даже ударил бы его. Или сказал бы, что для него Кай той ночью была всего лишь одной из многих женщин, как еще один заказ по терраформированию. Что ему нужно было только ее тело, в то время как я поклонялся ее уму, ее чувству юмора, ее нежности. И что я отдал бы всю свою жизнь лишь за одну ночь, проведенную с ней.