Если б я был русский царь. Советы Президенту
Шрифт:
Поэтому у нас нет революционной ситуации, при том, что власть всем не нравится – от шоферов до миллиардеров. Она и не может нравиться. Она демонстрирует абсолютный эгоизм и аристократическое наплевательство на то, что там внизу, и на тех, кто внизу. Она уверена, что внизу не народ, с которым нужно считаться всерьез, но просто большая масса обывателей. От быдла, с которым можно делать все, что угодно, как делалось с пенсионными и медицинскими реформами, до нервных пугливых бюргеров, которых можно рэкетировать на партийной или силовой основе. Это же относится к интеллектуалам, которых все явственнее прекращают спрашивать о том, что делать, параллельно прекращая платить им их небольшой паек, после чего они становятся горячими приверженцами революции. В частности потому, что они власти не интересны. Не потому ли интеллектуалы более прочих утверждают, что революция зреет, что паек им хочется, а ведь не дают!
Но при всем том, как нам исконно плохо в родном Отечестве, нас не ждет нигде ничего лучшего, и во многих частях мира все гораздо грустнее. Слава богу, мы не живем в Судане, Ираке, Конго или Ливии. У нас есть то, что есть, и все это, которое есть, вполне можно постепенно цивилизовать. При этом никому в стране, учитывая воспоминания о революции и Гражданской войне, не хочется опять начать убивать друг друга. Не хочется всерьез, ни на какой основе. Ни на национальной, ни на политической. В том числе тем, кто «сверху». Если посмотреть чуть пристальней, можно заметить, что все российские силовики своих детей сделали банкирами или руководителями корпораций. Они передают по наследству не погоны, но деньги и собственность – и это обнадеживает.
Стало общим местом полагать, что нынешняя власть наступила на горло российской демократии. При всем уважении к веселой анархии, которую называли демократией в 90-е годы, там все было, как в старом анекдоте: «То, что мы принимали за оргазм, оказалось астмой». Это была, конечно, свобода, но никакой настоящей демократии в России не было. Демократия – это конкуренция групп людей, у которых есть свои интересы. Людей, которые эти интересы защищают для своих детей и внуков. Землю в стране начали продавать и покупать более-менее законно лишь в начале 2000-х. После чего всей страной и начали, исходя из идущего бума подмосковного и не только подмосковного строительства, наконец, вкладывать деньги в собственность.
О какой демократии 90-х можно говорить, когда делать элементарные долгосрочные вложения в эти годы люди просто боялись? И о какой революции говорить сегодня, когда бояться перестали? В 90-е, когда автору предлагали оптимистические сценарии будущего, он сразу вспоминал, что до 1917-го добрая часть Екатеринослава была в семейной собственности. Две войны, одна революция – ноль в остатке. Особенно ярко это вспоминалось после встреч с американскими Тишами – теми самыми, о которых в США сложена поговорка «богат, как Тиш». Они были бедными и эмигрировали в США из того самого Екатеринослава. Предки автора были состоятельными, верили в революцию и остались. Результат понятен. Впервые с той, дореволюционной, поры бизнесмены более или менее спокойно вкладывают средства в российскую экономику. В первую очередь потому, что те процессы, которые идут в стране, говорят о том, что революции не будет, да и возглавлять ее некому. Хотя над эволюцией системы работать надо непременно – именно как над альтернативой очередной российской революции.
Глава 10
Люди веры
Церковь как институт держала под контролем сферу интеллектуальной жизни на протяжении большей части истории современного христианского мира, находясь с властью в сложном симбиозе, периодически переходящем в противоборство. То же самое, к слову, относится и к ее отношениям с людьми искусства, литераторами и академическим сообществом. Держала, потому что полагать, что современный клир хоть как-то влияет на свою паству, более чем наивно. Для таких стран, как Польша и в немалой мере США, это еще как-то работает, но для России странно ожидать, чтобы церковные инициативы по организации добровольных народных дружин, дресс-коду и прочих далеких от обрядности вопросов были кем-то за пределами узкого круга истинно верующих приняты всерьез. На деле все влияние, которое в стране имеет церковь, получено ею сверху, причем с самого верха. В рядах иерархов и рядовых служителей есть люди достойные и умные, талантливые и верящие в Бога так, как, с точки зрения обывателя, только и должен верить человек, посвятивший свою жизнь религии. Есть и другие. Многих из них отличает тяжелая ксенофобия, непонимание и неприятие людей с другими устоями, в том числе религиозными, не говоря уже об атеистах. Отметим мимоходом, что вера последних в отсутствие в этом мире Бога по большей части означает не неприятие морально-этического комплекса, который род людской выработал на протяжении тысячелетий, но добровольное его выполнение без указующего перста, обрядности и наказующей дубинки. Не более, но и не менее.
Все это не делает людей верующих лучше или хуже неверующих, при том, что выяснить, кто на самом деле входит в ту или иную категорию, куда сложнее, чем полагает пресса и изначально ангажированные представители той или иной точки зрения, незнакомые с работами профессионалов, занимающихся этой темой. Как именно устроен мир религии, какое число тех, кто полагает себя относящимся к той или иной конфессии, на самом деле в нее входит, кто составляет ядро этой группы, кто периферию и из каких частей все они состоят – предмет прелюбопытнейший, но к настоящей книге относящийся более чем косвенно. Когда и если автор имел бы в своем распоряжении пару лишних лет, он уделил бы некоторую их часть поиску всех искомых материалов и осчастливил читателей детальным разбором того, что собой представляет сегодняшняя Россия с точки зрения религии. Картина вышла бы не менее причудливая, чем в любой современной стране, где вера смешивается с суевериями, а люди, искренне полагающие себя христианами, практикуют то, за что в обществе менее терпимом им грозил бы весь набор имевшихся в его распоряжении санкций, от епитимьи до отлучения и, не исключено, ссылки и костра.
Поверхность этого религиозного пруда представляет собой сосуществование всех традиционных конфессий России. Под этими конфессиями понимается, во-первых, православие в версии Русской православной церкви – формально и фактически старший брат всех прочих российских религий, принимающий активное участие в межрелигиозном диалоге в его современной гуманной форме, который заставил бы перевернуться в гробу отцов-основателей любой церкви. Второй по чину – ислам в традиционных для России формах, религия наиболее динамичная и испытывающая самое серьезное давление извне. Третий – иудаизм в формах каких угодно: с евреями, имея практический опыт, власть предпочитает не связываться, полагая их народом склочным и со связями. Завершают список «присутствующих за столом» буддизм и некоторое число малых церквей. Последние и в царское, и в советское время воспринимались РПЦ без большого восторга, но игнорировать их или избавиться от них было невозможно. К примеру, если русские старообрядцы – нетрадиционное для страны религиозное сообщество – кто тогда традиционное? Ранжирование младших братьев на рынке опиума для народа – вопрос тяжелый. Споров и скандалов этот процесс порождает много, хотя большая их часть, по счастью, ограничена кругом тех, кто в этих сварах непосредственно участвует.
Религиозные войны в чистом виде в стране идут исключительно в мусульманской умме, постольку, поскольку они идут в мире ислама за пределами России. Отголоски войн между суннитами и шиитами, сторонниками салафитского «чистого» ислама и представителями всех прочих его направлений составляют главную проблему межрелигиозных отношений в стране, хотя, к немалому счастью всех, кого это непосредственно касается, Россия избавлена от главной головной боли Европы: больших ближневосточных общин. Выходцы из периферийных варварских областей Большого Ближнего Востока – горцы и жители пустынь, вместе с нашедшими себя в радикальном исламистском террористическом Интернационале представителями образованных слоев, в России хорошо заметны и не могут раствориться в среде местных мусульман даже при желании. Суданец или сомалиец, афганец или араб, турок или иранец в Поволжье и на Северном Кавказе ни в каком качестве, кроме иностранцев, присутствовать не могут и в обозримом будущем не смогут. Как там говорилось в старом советском анекдоте? «Здравствуй, американский шпион.??? А у нас в Сибири негры не водятся». Что сильно помогает как местному духовенству и власти, так и курирующим экспатов силовикам. Но это все больше про экзотику, а российским «традиционникам» с окормлением паствы и других проблем хватает.
Во-первых, конкуренты, о которых ниже. Во-вторых, нетрадиционные верования и культы. В-третьих, верования, не попавшие в число традиционных, хотя как раз вполне исконные. По второй и третьей категориям все ясно. Традиционными для страны религиями были признаны религии мировые, единобожие в привычных формах. Притом монотеизм не есть истина исключительно для всех, в том числе в России. Вера в духов вещь редкая, но достаточно распространенная, и кто сказал, что шаманизм – это не религия? Большую часть истории только он и родственные ему формы религии и существовали. В Российской империи со времен Екатерины совмещать несовместимое умели. Язычники во время призыва в армию клялись на том, что было для них свято, не особенно задаваясь теологическими проблемами соседей. То же самое касалось всех, кто не мог приносить присягу на Библии. Коран и Тора для присяги годятся ничуть не хуже, да и британский прецедент с избранием мэром Лондона год за годом еврея Ротшильда, который на христианской Библии не мог присягнуть по определению, в итоге чего был изменен протокол, в России был известен хорошо. Определенная гибкость в этой части в отечественной практике есть. Кришнаитов и приверженцев сайентологии в стране многие недолюбливают, но шаманы популярны. Потрясший тех, кто хоть немного понимает суть вопроса, прецедент с признанием буддистами Дмитрия Медведева воплощением богини Белая Тара продемонстрировал, что он, при всей его демонстративной приверженности нормам православия, не пренебрегает и имперскими традициями, которые как раз требовали, чтобы Великий Белый Отец из Града на Семи Холмах был признан наиглавнейшим из главных всеми его подданными без исключения. Традиция старая. Чингисхан покровительствовал мусульманским улемам и христианским священникам, которые признавали его власть. Тамерлан был глубоко верующим мусульманином, но не отказывал в почитании Тенгри. Чем нынешние хуже?
Повторим: у всех, кроме мусульман, религиозные войны кончились давно. У евреев – во II веке нашей эры. У христиан – в XVII. Кто первый встал, того и тапки. Ислам не хуже и не лучше, он просто моложе, чем его ближайшие родственники, почему и продолжает бурлить, когда те уже успокоились. Это вовсе не значит, что евреи и христиане с означенных эпох перестали враждовать, интриговать и устраивать всяческие неприятности в своей собственной среде. Напротив. Просто большие войны устраивались по другим поводам, а из-за веры резаться всерьез, на государственном уровне, стало неприлично. Погромы – сколько угодно. Притеснения – за милую душу. Ограничения – будьте любезны. В том числе и в светочах демократии: Британии и Соединенных Штатах. Но не так массово и с постепенным переходом к более цивилизованным формам взаимной неприязни, которая во времена новейшие никуда не делась, но в мире западном замаскирована политкорректностью. Тем не менее соперничества никто не отменял, и разгорается оно в первую очередь за души. Заметим, что на этом рынке спрос куда больше предложения. Ссылаться на советскую власть и воинствующий атеизм бесполезно, они лишь проявили кризис, но не были его причиной. В дореволюционной России практика поведения клира и его близость к власти подвели прочную базу под все послереволюционные гонения на религию. Скорее уж запреты на нее во времена вегетарианские способствовали широкому распространению в среде интеллигенции и бюрократии, озабоченной поиском корней, романических иллюзий по ее поводу, рассеявшихся по мере знакомства с церковной практикой у многих верующих. Не преминем заметить, что касается это кого и чего угодно, включая мечети, синагоги и дацаны.