Если б я был русский царь. Советы Президенту
Шрифт:
«На то и власть, чтобы наесться всласть» – поговорка русская, и лет ей куда как много. О несовершенстве распространенных в этом неустроенном мире систем управления скорбел еще Конфуций. Причем он делал это едва ли не одинаковыми словами с Григорием Явлинским и, скорее всего, имел при этом такое же устало-недовольное лицо. Еще одно сходство между ними состоит в том, что ни тому, ни другому руководство страны не позволило с ней экспериментировать, поэтому один ушел в историю и в ней остался, а другой имеет все шансы последовать его примеру. Явлинский, как российский Конфуций. Кодификатор норм поведения подданных, создатель образа идеального государя и идеального государства – это нормально. Он же, как реальный управленец, – большой вопрос. Нет ничего страшнее теоретика, чьи замечательные планы нереализуемы и реализованы на практике быть не могут. Что худо-бедно, но в стране система есть и ее можно трансформировать – понятно. Что никакой видимой системы во фруктовой партии, которая на протяжении двух десятилетий (!) являлась основной надеждой интеллектуальной оппозиции, не существует – тоже понятно. Вождизм не слишком помогает репутации, а управление на практике столь сильно отличается от теорий управления, что остается только пожелать оставить дело тем, кто может его делать, хотя бы результат и получался вкривь и вкось. Или, как по бессмертному Черномырдину: «Хотели как лучше, получилось как всегда».
При всем понимании недостатков вышеупомянутой системы и неустойчивости этой системы целый ряд этих недостатков имеет объективные причины, преодолеть которые возможно только с течением времени эволюционным путем. Любой лидер, хоть страны, хоть корпорации, сталкивается с нехваткой управленческих кадров – везде и всегда. В России, где четвертый президент вернулся на престол, их не хватает остро. В США, где президент сорок четвертый, кадровый резерв велик и выстроены механизмы пополнения рядов, которые в отечественной практике отсутствуют. При этом ценных кадров не хватает все равно. Как следствие, в обойму попадают те, кого начальство знает по своей прежней работе или учебе, ближнее окружение, личные друзья и те, кто «показался» по работе новой. Что не обеспечивает идеальный или даже сколь бы то ни было пристойный подбор кадров. Более того, человек, который делает одно дело хорошо, совершенно не обязательно будет так же делать другое. Или то же самое, но на более высоком уровне. Перечислять фамилии излишне, их и так все знают. Где выход в существующей системе с ее «ручным управлением»? А его нету. По определению. Принимающий решения имеет те же 24 часа в сутки, что и вся планета. Минус еда, сон, личная жизнь, протокольные мероприятия и много что еще. Плюс длинный хвост желающих урвать на себя минуту-другую, с изумительной наивностью полагая, что рукопожатие Большого Парня откроет все двери и решит все его (ее) проблемы. Соответственно – есть время очень быстро принимать решения. Практически никогда нет и не может быть времени проверить, что из этого получилось. Угадал – не угадал. Как правило, человек, назначенный на пост, не успевает провалить все сразу. Да и когда провалит дело, всегда вопрос – это действительно провал, междоусобная грызня в аппарате или придворные интриги, которые в российской власти не уступают тем, что раздирали власть советскую, только более публичны. Кадры решают все: от Ивана Грозного до Путина руководителя, который был бы ими удовлетворен, не было в природе. Соответственно, первый из упомянутых персонажей проводил ротацию с помощью опричников. Последний до предела терпелив и назначенцев не сдает, хотя бы их пора было уже не увольнять, а бить батогами по хребту по методу Петра или расстреливать согласно решению чрезвычайной тройки, как делал Сталин. Ельцин тасовал своих премьеров и свои правительства, как карты в колоде, только пух и перья летели. Впечатление это производило странное. Был ли толк – Бог весть. Чтобы уволил Путин – это надо очень сильно постараться.
Стабильность положения и свобода от начальственного волюнтаризма, радующая после эпохи, когда ничего, кроме волюнтаризма, не наблюдалось, имеет и плюсы, и минусы. Для людей увлеченных, творческих, ответственных и профессиональных это шанс создать новое и исправить недостатки старого, оставив после себя дееспособную страну. Для слабых и непрофессиональных – дожить до пенсии на нагретом месте и отползти на незаслуженный отдых, предоставив человечеству возможность расхлебывать все, чего они не сделали. Для активных, циничных и алчных (привет Борису Березовскому) – возможность подмять под себя все, до чего можно дотянуться, оставив после себя хоть потоп. Для всех прочих, попавших в обойму по протекции, по очереди или поскольку они представляли собой ни рыбу ни мясо, беспокойства начальству доставлять не должны были и старались никого и ничего не будоражить, – перспективу долго занимать хлебные места и переходить с них на места не менее хлебные. Вне зависимости от того, брали они по чину или не по чину, управление такого рода означает развал худо-бедно выстроенных в советское время систем, от энергетики до образования, при единодушном никого не интересующем вопле работающих в этих системах специалистов. Что и имеем в основном. Для страны это катастрофа, но катастрофа вялотекущая. В исторической ретроспективе всем все понятно. Все на любом уровне об этом говорят, но ничего не происходит. Законы политического выживания неумолимо требуют своего застоя. Динамичная система, в которой налажена ротация, а назначенцы попадают на посты по принципу их профессиональной пригодности и большей компетентности по сравнению с тем, кто их назначил, – это идеал. Но в реальной – и не только российской, но и западной – жизни уровень компетентности государственных кадров непрерывно идет на понижение. По сравнению с кадрами китайскими, турецкими или иранскими – это заметно невооруженным глазом. Причем вопреки обвинениям в возрождении отечественного культа личности, происходит это ровно потому, что диктатура лидера в России закончилась вместе со Сталиным. Диктатор не боится назначать более сильных или умных, чем он сам. Его достоинства в другом: он жесток, хитер, может уничтожить кого угодно по одной лишь прихоти и знает это. Да и все остальные это знают. Путин кто угодно, но не диктатор. Именно поэтому те, из кого он построил свою систему, инкорпорировав в нее представителей как команды своего предшественника, так и противостоявших ему олигархических групп, имеют степень свободы. Причем те, кто входит в его собственную команду, имеют степень свободы на порядок большую. Поскольку центром равновесия в такой конструкции всегда является сам ее организатор и лидер, он с закономерной неизбежностью становится ее заложником. Раб на галерах – честная самооценка, хотя и несколько утрированная. Стругацкие, напомним, называли это «раб своих рабов».
Заметки на полях
Время лечит
Что стояло за распадом, а точнее, добровольным роспуском Советского Союза? И можно ли, как многие пытаются, найти ответ на этот вопрос «в национальном контексте», рассматривая его как освобождение одних и трагедию других? На самом деле никакого ответа в «национальном контексте» не существует. Да и освобождение было только от ответственности перед вышестоящим начальством, как и распад любой империи, в том числе СССР, причем только для лидеров вновь образованных государств. У всех остальных, вне зависимости от национальности и от того, что они по этому поводу говорили и говорят, страна, в которой они жили, ушла из-под ног. Совершенно неважно, что говорят по этому поводу политики. Их действия по определению не имеют никакого отношения к национальным, групповым, классовым, народным и прочим интересам, но всегда являются следствием личных отношений, личного персонального видения и личных желаний. Говорим ли мы о политике Наполеона или Цезаря, Петра Первого или Бориса Николаевича Ельцина, исключений здесь не бывает. Политика может быть частью той или иной национальной идеи, но для этого надо, чтобы эта национальная идея была и составляла его, политика, суть. У Давида Бен-Гуриона такого рода национальная идея была, но ее не он придумал, и это исключительный случай. А в большинстве случаев политика стоит на том, что вам нужна власть, а под эту власть, если вы на верхней ее ступени, нужно государство, уж какое вы себе «откусите». И в этом плане Беловежская пуща была следствием реализации естественного желания руководства партийно-государственного аппарата – людей, которые входили в Политбюро, получить каждому по стране, где бы они были президентами. В этих собственных странах они бы не зависели от других членов Политбюро, им бы не приходилось ничего ни у кого спрашивать, не нужно было ничего ни с кем согласовать и они сами себе были бы хозяевами. И это желание было абсолютно у всех, от российского до туркменского республиканского руководства. Туркменбаши был самым осторожным. Лишь когда он увидел, что все вокруг развалилось, он сказал: если уж все так, ну ладно, тогда я тоже буду президентом. А впоследствии оказался самым жестоким диктатором на постсоветских просторах.
Забавно, когда левая оппозиция говорит, вспоминая о распаде СССР, о пережитках национального и недостатке классового сознания у принимавших соответствующие решения. Очень смешно, когда мы говорим о классовом самосознании применительно к партийным руководителям каких бы то ни было республик. Классовое самосознание – удачная провокация конца ХIХ – начала ХХ века, которое необходимо было исключительно для того, чтобы мобилизовать на этой идее общественные массы, скинуть элиту и самим сесть на ее место. При том, что теоретически советская власть была властью рабочих и крестьян, по факту это был чистой воды феодализм. Какие тут «классовые самосознания»? Тем более что использовали эту терминологию в основном представители бывшей элиты – Маркс и Энгельс вышли отнюдь не из рабочих и крестьян. Как, впрочем, Ленин, Дзержинский и все остальные борцы за светлую идею. Да и плодами ее воплощения воспользовался в основном криминал. Иосиф Виссарионович Джугашвили, к примеру, ничего, кроме уголовника, собой не представлял, хотя и любил в окружении своем держать бывших «графьев» вроде Алексея Толстого или недорезанных в революцию интеллектуалов типа Вавилова (одного Вавилова в лагерях сгноил, второго «на академию» посадил). Был у него определенный вкус к тому, чтобы у него эти «фарфоровые статуэтки старых времен» на комоде стояли. Но при этом любил и продвигал он на серьезные государственные посты исключительно социально близких. Это называется отрицательная эволюция, в результате которой поднимаются люмпены, а все, у кого в голове застряли традиции и национальные идеи, задвигаются на тот свет или в лучшем случае в эмиграцию, как Керенский.
Соответственно, Беловежская пуща была результатом того, что многократно происходило в истории. С другой стороны, нет никакого особого отличия в распадах империй. Отличие нашего прецедента от развала Римской империи, Британской или Французской колониальных империй состоит только в том, что мы умудрились разойтись более или менее спокойно, без большой крови, не вырезав друг друга. В том числе потому, что расходились люди, которые много лет вместе, сидя на соседних стульях, решали общие проблемы. Что называется, развод был по-семейному, хотя и с определенными проблемами, потому что хоть вы сто лет в одной коммуналке живете, но бывает, что соседка вам толченого стекла в суп насыплет, а вы ей дверной звонок клейстером…
В России тем не менее дезинтеграционные процессы по политической воле высокого начальства прерваны, а дезинтеграторы уволены либо завалены деньгами, как произошло на Кавказе. Что не значит, что эти процессы остановились. Если деньги перестанут выдаваться или не будут приняты меры, которые должны быть приняты для того, чтобы страна представляла собой нечто целое, хотя бы на уровне Канады или Мексики, где есть сепаратизм, но есть и цивилизованные способы решения сепаратистских конфликтов, то в 30 – 40-е годы текущего столетия, когда нынешнее поколение политической элиты уйдет со сцены и придет следующее, жестко прагматичное, воспитанное на том, что нет никаких идеалов, а есть только личный интерес, процесс развала пойдет снова. При этом ура-патриоты и сторонники державной власти перекуются в течение тридцати секунд, как это всегда в таких случаях и бывает. Скорее всего, они просто начнут кроить, каждый под себя, маленькое или большое государство, а дальше все будет зависеть от способности центральных властей это безобразие прекратить.
Не исключено и то, что линии разлома пройдут по границам национальных автономий, поскольку жалоб на засилье «большого брата» из России в качестве пережитка советских времен так же много, как и на «понаехавших», в качестве еще одного такого пережитка. Говорить об этом всерьез не стоит, поскольку как раз национальная политика в советские времена отличалась созданием письменности и культуры малых народов. Как и создание национальных литератур руками русских, татарских, украинских или еврейских журналистов и писателей, которые создавали эти литературы, переводя на русский то, что существовало на языках национальных. Вне зависимости от того, была ли это литература народов Крайнего Севера, Кавказа или Центральной Азии, ее создали литсекретари. Репрессии в сталинские времена ударили по колоссальному количеству этнических групп, но русские репрессиям были подвергнуты не меньше, чем все остальные. Практически целиком была уничтожена русская национальная элита. Кто не погиб, ушел в эмиграцию, остались немногие. Хотя в новой русскоязычной элите представителей национальных меньшинств было много.
Сталинские депортации были варварством ассирийского типа, и выселение чеченцев, балкарцев, крымских татар было произведено с присущим эпохе садизмом. Тем более трагично, что под это попадали люди, которые воевали с фашистами. Но была и кампания по очистке Ленинграда от классово или этнически чуждых элементов, которых из «города трех революций» просто выселили. И высылали их не в Сан-Тропе, а на Урал и в Сибирь, где многие и погибли. Разговоры о том, что кто-то пострадал не от власти, а именно от русских, – это идея «Голодомора», который России пыталась инкриминировать группа президента Ющенко, представляя его как геноцид, касавшийся исключительно украинского народа. При том, что геноцид был в отношении всех, кто жил на Украине, включая русских, евреев, поляков и татар. Да и голодный геноцид, который был в Поволжье в отношении местных русских, немцев или татар, был трагедией не меньшей, чем «Голодомор» на Украине. Геноцид в то время был сплошной и назывался: «Правящая элита уничтожает потенциальных конкурентов на корню, а также всех, кто под руку попал».
После возвращения из ссылки тех, кто смог вернуться, выяснялось, что их земля является предметом будущих конфликтов. Как поделить между ингушами и осетинами дома в Пригородном районе, в которых раньше жили ингуши, а после их выселения заселили осетины? Никак. Итог – кровная месть на этнической основе. Уничтожение русских в Чечне в 90-е годы было не менее трагическим, чем выселение чеченцев Сталиным в 50-е или последние чеченские войны, хоть первая, хоть вторая. Бессмысленно обсуждать моральные права любой стороны, которая грабит, насилует и уничтожает мирное население. Совершенно неважно, чем это вызвано: угнетением прошлых или позапрошлых времен, подзуживанием извне или общим озверением. Преодолеть последствия всего этого помогает только время. У первого поколения болит нестерпимо. Не случайно те, кто прошел войну, говорили: всех немцев надо было уничтожить. Это были только слова, никто из них не взялся бы за это, – но слова искренние. Возражать им было нельзя, дешевле было промолчать. Второе поколение помнит рассказы первого и еще знает, кто изображен на фотографиях, которые хранятся в семейных альбомах. Те, кто прошел немецкие концлагеря, не могли переносить музыку Вагнера просто потому, что ее слишком часто приходилось слушать тем, кто уходил в газовые камеры или к расстрельным рвам. Их дети – по крайней мере, в Израиле – воздерживаются от этого из элементарного уважения к родителям. Потом все размывается. Третье поколение живет своей жизнью, прошлое для него – не вчерашний или позавчерашний день, а по-настоящему прошлое. Оно прошло.