Если бы Пушкин…
Шрифт:
Бегство Комаровского во Владивосток с Маяковским связать не удается? Не беда! Оно «корреспондирует» с биографиями Асеева и Бурлюка.
При таком подходе возможности для сближения предметов и персон, ничего общего друг с другом не имеющих, становятся почти безграничными.
Но совсем уже безграничные возможности на этой ниве открывает исследователю-постструктуралисту обращение к тому загадочному феномену, который у них зовется интер-текстуальностью.
3
Слово это – едва ли не ключевое в сегодняшнем постструктурализме.
...
Интертекстуальность – один из наиболее употребимых, но одновременно и один из наиболее неопределенных терминов в литературной теории второй половины XX в. В самом широком смысле это понятие может быть определено как «взаимодействие текстов», но в зависимости от критических и философских установок ученого его конкретное содержание видоизменяется.
На одном полюсе находятся авторы, понимающие интертекстуальность как определенный литературный прием (цитата, аллюзия, парафраз, пародия, подражание, заимствование и т. д.); такое понимание предполагает наличие предшествующего оригинального текста и авторскую интенцию его использования. В этом подходе нет ничего нового, помимо термина, который используется для обозначения литературных явлений столь же древних, как сама литература.
На другом полюсе интертекстуальность воспринимается как онтологическое свойство любого текста («любой текст – интертекст», Р. Барт), то есть характеризуется стиранием границ между отдельными авторскими текстами, между индивидуальным литературным текстом и макротекстом традиции, между текстом и читателем и, наконец, между текстом и реальностью. Таким образом, интертекстуальность описывает уже не литературное явление, а некий объективный закон человеческого существования вообще [24] .
Далее из той же работы я узнал, что понимание интертекстуальности разрабатывалось в теориях французских постструктуралистов (Р. Барт, Ж. Деррида, Ж. Лакан, М. Фуко, Ж.-Ф. Лиотар, Ж. Делез, Ф. Гваттари), а затем было заимствовано американскими деконструктивистами (П. Де Ман, X. Блум, Дж. Картман, Дж. X. Миллер). Узнал также, что
...
…по их представлениям, мир явлен субъекту в языке; это означает, что и мир, и психика субъекта сконструированы по языковым законам (психоанализ Ж. Лакана); язык лишен репрезентативной функции и трансцендентального означающего (Ж. Деррида) и, таким образом, смысл порождается не в мимезисе, а в симеозисе, то есть в свободной игре значений текстов культуры. [25]
По правде сказать, все это мне мало что дало, поскольку меня во всем этом деле интересовало только одно: какой результат, какой, так сказать, выигрыш дает исследователю обращение к этой самой интертекстуальности при анализе художественного текста.
Так и не получив ответа на этот, единственно меня волнующий вопрос, я решил от теории снова обратиться к практике. Для начала – все к той же книге Игоря П. Смирнова «Роман тайн – «Доктор Живаго» и все к той же ее главе – «Комаровский = Маяковский».
...
Пастернак, – сообщает нам автор, – меняет время от времени шифровальную технику: Комаровский рисуется то с помощью фактических сведений из жизни Маяковского, то посредством интертекстуальности. Криптография именует меняющийся по ходу передачи некоторой информации шифр «блок-шифром». [26]
Как Комаровский «рисуется» с помощью фактических сведений из жизни Маяковского, мы уже видели. Посмотрим теперь, как это у него получается «посредством интертекстуальности»:
...
Приезд Комаровского в Юрятин описывается Пастернаком так, что это место романа наполняется интертекстуальными ассоциациями с началом «Облака в штанах»:
Вот и вечер
в ночную жуть
ушел от окон;
хмурый, декабрый.
В дряхлую спину хохочут и ржут
канделябры…
Ср.:
«Было уже поздно. Освобождаемый временами от нагара фитилек светильни с треском разгорался, ярко освещая комнату. Потом все снова погружалось во мрак… А Комаровский все не уходил. Его присутствие томило… как угнетала ледяная декабрьская темнота за окном …» [27]
Смысл этого «интертекстуального анализа» можно понять, сопоставив фрагменты обоих текстов, которые автор выделил курсивом.
Фрагменту из текста Маяковского – «вот и вечер в ночную жуть ушел от окон» – у Пастернака, стало быть, соответствует фраза: «Было уже поздно». «Канделябрам» Маяковского, которые у него «хохочут и ржут», у Пастернака, видимо, должен соответствовать «фитилек светильни», который у него тоже не мерцает безмолвно, а разгорается «с треском». Ну, а «декабрьская темнота за окном» у Пастернака корреспондирует со строкой Маяковского – «хмурый, декабрый». Кстати, и окно у Маяковского тоже упоминается («ушел от окон»).
Судите сами, нужно для такого «интертекстуального анализа» быть ученым славистом, доктором филологии и профессором в одном из самых почтенных университетов Европы. Дайте задание любому школьнику, ученику восьмого или девятого класса, и он без труда подберет вам десяток сцен из классических романов или повестей отечественной и мировой литературы, где дело будет происходить тоже поздним вечером, в декабре месяце, и на столе тоже будет стоять не канделябр, так подсвечник со свечой, или какая-нибудь коптилка, а то и просто лучина. Ведь при таком подходе можно ЧТО УГОДНО сравнить С ЧЕМ УГОДНО!