Если бы ты был(-а) на моём месте. Часть 2
Шрифт:
Услышав вопрос, я издала короткий смешок, резко замолчав, после чего начала громко смеяться, чувствуя подступающую истерику. Закрыв лицо руками, я пыталась успокоиться. Билл терпеливо продолжал стоять у выхода, глядя с напряжением.
– Билл. – Резко опустила руки, успокоившись и спокойно посмотрев на мужчину, ощущая лишь нестерпимое желание сомкнуть руки на его горле. – Это очень не вежливый вопрос. – Я выставила ладонь, останавливая его, заметив, как он раскрыл рот, чтобы ответить. – И раз на то пошло, то я уже достаточно помогла полиции, сделав твою работу за тебя и обезвредив опасного преступника. – Я скривилась на последних словах. – Пора и тебе начать выполнять свои прямые обязанности, комиссар. Ты так не считаешь? – Сквозь зубы произнесла я, едко улыбнувшись. Билл моргнул, задумчиво опустив глаза и часто закивав головой.
– Ты точно в порядке,
Моррис вышел. Его уверенные шаги четко отдавались на ступеньках лестницы, ведущей на первый этаж. Я раскрыла рот, хватая воздух и пытаясь отдышаться, почувствовав подступающую истерику. Ноги подогнулись сами собой, и я медленно сползла на пол, хватаясь за подлокотник дивана. Голова кружилась. В глазах появились горячие слезы. Я крепко зажмурилась, заставляя организм успокоиться. Входная дверь громко захлопнулась. Я проглотила подступающий комок, дыша через рот, стараясь ни о чём не думать.
Нужно было возвращаться.
Возвращать себя по крупицам, стараясь собрать то, что осталось после смерти Роджера.
Дыхание постепенно выровнялось, голова перестала кружиться. Я открыла глаза и, точно бесчувственный робот, поднялась на ноги, отпуская подлокотник, за который так яростно держалась, используя в качестве устойчивой поддержки. Подумав, что идея Людовика с ношением трости больше не казалась мне такой забавной, я медленными мелкими шагами направилась в ванную комнату, чувствуя, как меня слегка качало в стороны.
Голова была занята мыслями о времени, течение которого я даже не заметила, совершенно позабыв обо всём, не говоря о еде или элементарной гигиене. Думать о Роджере больше не хотелось, подобные мысли причиняли нестерпимую боль за предательство, что я совершила.
Подавив чувства, подступающие в новом приступе тошноты, зашла в ванную, прикрыв дверь и включив горячую воду в душе. Глаза с ужасом нашли отражение в зеркале. Скривив лицо, я оглядела себя с ног до головы: прошедшая неделя сильно отразилась на внешнем виде. Я скинула всю одежду, решив, что попросту сожгу или выкину её позже, чтобы она лишний раз не напоминала о том дне. Руки ещё слегка тряслись, когда я отрегулировала температуру воды и встала под тёплые струи воды. Дышать становилось легче с каждой секундой. Вода стремительно уносила с собой всю грязь и недомогание, очищая мысли и успокаивая. Мне показалось, что я простояла под душем около часа, потому как, выходя из ванной, я увидела, как вместе со мной выходил горячий пар, растворяясь в прохладном воздухе коридора.
Неожиданно почувствовав потемнение в глазах, я схватилась за стену и поняла, что мне было необходимо срочно отправиться на кухню и съесть что-то крайне питательное. Передвигаясь медленнее, чем ранее, добрела до кухни и спустя полчаса нелёгких манипуляций сумела приготовить обычную глазунью. От запаха еды жутко воротило, и я сдерживала позывы, прижимая ладонь ко рту. Даже смотреть на прожаренную яичницу было неприятно. Преодолев тошноту, за один раз проглотила приготовленное блюдо, уже успевшее слегка остыть, практически не прожевывая. Спешить было некуда, и я сидела за столом, раздумывая о снятых с меня обвинениях. Папка, что хранилась в ящике моего стола в кабинете, теперь официально считалась бесполезной, а я вновь стала свободной и в меру законопослушной.
Через несколько минут бездумного вглядывания в пустую тарелку, я почувствовала, как голова перестала кружиться, а тошнота прошла. Я потёрла ладони, кончики пальцев стали согреваться. Организм медленно приходил в себя. Я подумала о Реджинальде.
Он потерял последнего родственника, и это не могло пройти незаметно. Вспомнив его покрасневшие глаза, когда мы стояли у искореженной машины, я задумалась, присутствовал ли он на похоронах и как справлялся со своими чувствами. Он мог не любить Роджера, бояться его, но он был его родственником, родным братом, близнецом. Я подумала, что он мог находиться в таком же положении, как и я, чувствуя предательство и бесконечную горечь вины. Поднявшись с места, ощутила прилив сил, ещё отмечая лёгкое головокружение и слабость, но, тем не менее, уверенность в своих действиях и полное осознание. Кивнув, направляясь в комнату с гардеробным шкафом, я согласилась с внутренним голосом, что проведать Реджинальда будет не самым плохим решением для моего нынешнего
Уже одеваясь и застёгивая рубашку, я поняла, что немного погорячилась, всерьёз полагая, что была в порядке. Я не могла вдеть пуговицу в крошечную петельку. Пальцы не слушались, руки подрагивали. Предприняв пару попыток, которые не увенчались успехом, сняла рубашку, разозлившись и скинув её на пол. Схватившись за голову и пропустив пару влажных прядей волос сквозь пальцы, уставилась в пространство, расфокусировав зрение. В голове была абсолютная пустота, и я прислушивалась к собственному дыханию, погружаясь в какой-то транс. Моргнув и согнав пелену, я будто вернулась в комнату, вспомнив, что по-прежнему стояла у раскрытого гардероба. Выбрав наугад первую попавшуюся водолазку, надела её, удовлетворённая тем, что на ней не было никаких пуговиц. Взгляд упал на брюки и юбки – все они имели пуговицы для застёгивания. Громко вздохнув, я сняла водолазку, скомкав её и отправив вслед за рубашкой, и посмотрела на одежду, висящую в шкафу. Руки сами нашли подходящий наряд, на котором не оказалось ни одной пуговицы, – чёрное платье с длинной молнией на спине. Немного помедлив, я надела его, застегнув буквально за секунду, и посмотрела в зеркало. Бледность от недельной нехватки солнечного света немного выдавала болезненный вид, но внимательно рассмотрев своё отражение, я поняла, что это было не так заметно для посторонних глаз. Убрав волосы в пучок, надела чёрные перчатки, отлично скрывающие дрожь рук, и направилась к выходу. Наряд говорил сам за себя, заявляя о траурном настроении, а лицо, не выражающее абсолютно ничего, лишь подтверждало это. Где-то в голове промелькнула мысль о забытом оружии, но я незамедлительно отмела её, подумав, что больше не чувствовала, что нуждалась в пистолете, отдаваясь на произвол судьбы.
Подъехать к бункеру не составило труда. Я припарковала авто, остановившись практически у входа. Камера на входе не шевельнулась в мою сторону, что несколько смутило. Дверь открылась сразу же, как только я подошла к ней, словно приглашая, зазывая внутрь. Странное отрешённое спокойствие, исходящее от стен, медленно пробиралось в лёгкие.
Я понимала, что камера на входе должна была встревожить, но продолжала двигаться по коридору, чувствуя изменения, которым повергся бункер. Камеры не двигались по мере моего движения в сторону кабинета Реджинальда, а свет периодически становился слишком ослепляющим, раскаленным до такой степени, точно лампочки могли взорваться в любую секунду. Из-за дрожи в руках, я сцепила ладони в замок, продолжая шагать. Показалась знакомая табличка, висящая у входа в кабинет. Дверь незамедлительно открылась, как только я подошла ближе. Остановившись на месте, я оглянулась в сторону выхода, вновь почувствовав что-то неладное. Тишина в этом месте не была прежней, ощущался какой-то тихий посторонний шум, который я не могла распознать, не понимая, был ли он на самом деле или всё происходило в моей голове. Я повернулась к двери и, слегка задрав голову, выдохнув, шагнула в кабинет.
Свет был приглушён, не позволяя в первую секунду разглядеть силуэт человека. Я часто заморгала, стараясь привыкнуть к освещению, как услышала чёткую прокрутку барабана револьвера. Зрение сфокусировалось, найдя сидящую за столом у мониторов Анну. Она сидела ко мне спиной, поставив локоть на стол и наставив дуло револьвера себе в висок.
– Анна. – Осторожно позвала я, медленно подходя ближе. Девушка едва повернула голову в мою сторону, после чего нажала на спусковой крючок. Я прижала руку к губам, услышав лёгкий щелчок вместо выстрела. Девушка тихо рассмеялась. Она опустила револьвер и развернулась ко мне. Её некогда безэмоциональное лицо выражало печаль. Глаза с грустью поблескивали в свете комнаты, губы едва растянулись в какой-то меланхоличной улыбке. Я сделала ещё шаг и остановилась. – Анна?
Девушка вновь поднесла оружие к голове, молча посмотрев на меня.
– Каждому злодею нужен тот, кто изменит его. – Её голос звучал очень тихо. Она вымученно улыбнулась, словно это движение причиняло ей боль. – Но он сказал, что измениться должна я. – Она нажала на крючок. Я вздрогнула, услышав пустой щелчок. Девушка коротко фальшиво рассмеялась. Одним движением она разрядила револьвер и показала мне пустой барабан. – Он сказал, что я должна сыграть с одной пулей в пустом барабане, чтобы доказать свою преданность, но я не могу. – Её голос дрогнул. Лицо Анны стало безэмоционально-отрешённым.