Если бы я не был русским
Шрифт:
Не знаю, откуда это ощущение, но я как будто видел во сне или слышал от кого-то наяву о спасении Серафима геологическим вертолётом, пролетавшим над «столпом» в день нападения стаи ворон. Вертолёт якобы забрал Серафима вместе с его цепью, снятой со срубленного дерева, и доставил его в некий областной город, где героя моего после расковки вериг благополучно поместили в местный сумасшедший дом. Да и в каком другом месте может существовать подобная фигура, не помнящая места своего жительства, фамилии, имени и отчества. И хотя на все прочие вопросы он отвечал вроде бы разумно, но как дело доходило до того, каким путём он оказался на цепи, да ещё в малоисследованном районе тайги, тут начинались неясности, недоговорки и вообще туман.
Далее, всё по тем же неизвестно откуда взявшимся сведениям или ощущениям, через полгода после снятия столпника со «столпа» в областном городишке проездом
Что настораживает в вышеизложенных ощущениях — это невозвращение Серафима в дома свои. Якобы пять лет прошло уж с момента его освобождения, но ни Лина, ни Аделаида, равно как и прочие его знакомые о нём так ничего не слыхали. Поэтому вполне возможно, что статейка в одной, тоже уездного города, газетке относилась не к кому другому, а именно к Серафиму. Статейка, всего двухлетней давности, сообщала о найденном молодыми туристами скелете человека, прикованного к скале огромной цепью. По поводу находки возникло много интересных догадок, вплоть до предположения местонахождения скалы, к которой был прикован Прометей.
Мне кажется, что эти сведения ближе к судьбе моего героя, но точно поручиться не могу. Мало ли прикованных к скалам скелетов во всех уголках земного шара. Этот способ смерти среди людей всех времён и народов весьма популярен. С другой стороны, вполне возможно, что будучи спасён и испытав агонию голодной и кровавой смерти, проведя полгода в сумасшедшем доме, герой мой отошёл от мира обычных человеческих чувств и, следуя своему странническому и мученическому предопределению, свершает новый виток своих подвигов. Впрочем, ещё возможен вариант сугубо бытовой: обзаведение его женой и семьёй в местах удалённых от первоначальных подвигов. Но я лично в эту третью версию верю с трудом. Ведь на Земле конца 20-го века, на одной шестой, Серафим был явно лишним человеком.
Эпилог № 2
В последнее время я совершенно не интересовался судьбой моего бывшего подопечного С. Бредовского. Новые герои, особенно обворожительные героини моего последнего романа «Крик плоти» (к счастью для многих, я вновь вернулся в литературу) надолго отвлекли меня от несколько одиозной фигуры Серафима. Я выпустил его в мир не гармоничной и не цельной личностью. Уйдя от меня в свои странствия, он стал мне чужим, хотя и не совсем безразличным. По теперь уже подтверждённым слухам, мой клиент попал в захолустный сибирский психодиспансер в острой стадии «маниакально-депрессивного психоза», но скоро вышел оттуда и, постранствовав ещё некоторое время, вернулся в Ленинград, женился на «спортсменке» Юлии-Аделаиде и живёт припеваючи. У него теперь двое детей, автомобиль и собака (сбылось!). В сумасшедшем доме он написал что-то занятное и в соавторстве с известным литературоведом М. выпустил книжку в свет. Я его писанины не читал, так как не считаю С. Бредовского гениальной или выдающейся личностью. Вся эта невротическая постдостоевщина набила оскомину уже самому Достоевскому. Но чтобы не подумали, будто я ревную или завидую, громким голосом я заявляю: «Помогай ему Бог». Пусть у него будет ещё двое детей, ещё автомобиль и ещё одна собака. Если хочет, я ему желаю и ещё какую-нибудь «спортсменку», а то и две.
В политику он не суётся, да в неё, после того, как к власти пришёл «Русский союз», безнаказанно и не сунешься. Тотальная мобилизация, которая, как гром с неба, грянула неделю назад, ему ничем не грозит, ибо бывшему пациенту психолечебницы в армии делать нечего. Но это пока. Посмотрим, как будут развиваться события. Наверное, некоторые хотят знать, что с Линой? А с ней всё нормально. Живёт с дочерью одна, так как Аверьянов после восхождения его на Олимп политической карьеры нашёл себе более подходящую спутницу — «моложе и нравственней», как выразился он в прощальном монологе. Деньги на девочку переводит исправно и в общем упорядочил в этом вопросе всё так же разумно и аккуратно, как и всё в стране, с тех пор как его партия расселась по министерским кабинетам. Некоторым, наверное, странно, что такой проходим… пардон, человек не очень чётких нравственных принципов, как Аверьянов, подобрался к святая святых государственной власти. А что тут такого удивительного? Софья Власьевна и не таким давала, побалует и Жорку.
А помните Нону? Она отлежалась в больнице, ничего серьёзного с ней не случилось — небольшое сотрясение мозга, и вскоре выехала за границу по израильской визе вместе с выпущенным на свободу Вадиком в неизвестном направлении.
1984–1989
Налево от вечности
Министр госбезопасности Александр Исаевич проснулся не в духе. Сегодня опять была суббота, а по субботам он играл в проклятые нарды с ном. 1 — так значился в особом списке спец. досье тов. Иосиф Виссарионович. Ничего плохого в игре с самим ном. 1 как будто бы не было, но каждый раз, когда Сам начинал выигрывать он приговаривал:
— Значыт глуп Сталин, ишак старый, нычаво нэ панимаэт в стратэгии и в тактики.
И всякий раз со слезами на глазах Александр Исаич умоляюще восклицал:
— Иосиф Виссарионыч! Ну как вы можете по прошествии стольких лет! Лучше бы вы расстреляли меня тогда или сейчас же, чем напоминать мне об этом идиотском письме!
Это злополучное письмо, писанное заносчивым 25-летним капитаном (тогда еще Сашкой, а не А. Исаичем) своему другу во время второй мировой войны с западного фронта на южный, попало в органы, а затем и на стол самому Иосифу Виссарионычу. Дело в том, что тогдашний министр госбезопасности Лаврентий Палыч Берия, сам немало повидавший разного на своем веку, прямо-таки оторопел от качества и насыщенности бранных эпитетов в адрес т. Сталина. И что глуп он гораздо более ишачьего, и полководец такой, что только бордели ему осаждать и все в таком духе. Даже состряпанные умелыми руками энкаведистов специальные компрометирующие письма и то не достигали нужного эффекта, который произвел сопливый капитанишка. Думая состряпать большое дело на основе этого бандитского наговора и тем самым продвинуться глубже в своих отношениях со Сталиным, Берия положил письмо на стол Самому в срочном порядке. Выхваченного смершевцами прямо из дымящегося окопа под Кенигсбергом дерзкого холопа доставили в Кремль, где он и ожидал приговора ни жив, ни мёртв в приемной кабинета т. Сталина. Часы на стене страшно обрубали скачками минутной стрелки последние мгновения жизни, а Сам все медлил. И вдруг его, придумавшего замысловатую казнь на страх всем возможным последователям этого новоявленного декабриста, поразила парадоксальная мысль: «Если человека, стоящего на краю дымящейся преисподней, внезапно одарить раем, он вряд ли останется прежним, а его новая сущность, возможно, будет гораздо более преданной, чем сущности его так называемых друзей и соратников». И выпихнутому на персидский ковер кабинета вшивому полумертвецу он внезапно пожал руку и поблагодарил ошалевшего Сашку за конструктивную критику.
— Мала мэня крытикуют, Александр Исаич, мала. Всэ болшэ врут да похваливают. А ты кацо, маладец. Будиш у мена геняралом.
Так и стал Ал. Исаич генералом и не простым пехотным или там артиллерийским, а войск НКВД, а также до гробовой доски верным другом т. Сталина. А того приятеля, которому он письмо написал, посадили в лагерь на 25 лет, где он потом и вовсе сгинул. Но Ал. Исаичу было уже не до старых приятелей. Новые друзья и новые жизненные горизонты разворачивались перед его тщеславными устремлениями. Но ежесубботнее напоминание о неразумном юношеском грешке больно ранило тонкую душу нынешнего министра.
И в эту субботу все обстояло как обычно. Не успели бросить кости и войти в особое напряжение игры, как Сам завел привычную шарманку:
— Значыт глуп Сталин, ышак старый.
…Но фраза о стратегии и тактике застряла у него на одном плече томительной паузы, а готового на расстрел Ал. Исаича он огорошил совсем не субботним вопросом:
— А шта у тэбэ там с трудящими проысходит? Куда эта аны праваливатыся стали? То аны у тэбэ летали как птицы, а тэпэр в зэмлу уходят.
Интонации голоса номера первого обозначились не шутливыми, субботними обертонами, а непривычно цепкими и даже, кажется, угрозными нотками.