Если копнуть поглубже
Шрифт:
Он улыбался — не широко, а только уголками губ.
— Не будь ты таким остряком, я бы тебя выпорола, — заметила Мерси.
— Ты никогда меня не порола.
— Все еще впереди. Не воображай, будто я не способна тебя выпороть. Я всегда готова. Все зависит от того, куда тебя поведет.
— На крышу.
— Очень остроумно. А теперь давай спускайся.
Он встал.
— Хорошо. Я прыгаю.
— Валяй. Я отвернусь. — Мерси так и сделала.
Уилл — ну, пожалуйста…
Несколько мгновений стояла тишина. Потом она услышала, как он карабкается
Только не обдери колени!
Мерси поняла, что он добрался до окна своей спальни и нырнул в комнату.
Она ждала.
Пожалуй, об этом лучше не рассказывать. Иначе у Джейн случится инфаркт.
На газон выбежал Редьярд.
— Мы его возьмем? — спросил Уилл. — Ты же обещала.
Он стоял на веранде, потирая задницу.
— Непременно. Я заранее позвоню и попрошу, чтобы нам зарезервировали столик снаружи. А ты, мистер Хокинз [30] , иди помой руки.
30
Хокинз — Стив «Vietcong» Хокинз — герой компьютерной игры, сержант американской армии.
Уилл смотрел на нее — почти без улыбки.
Мерси шутливо погрозила ему пальцем:
— Ну, беги, мы все тебя ждем.
Уилл подошел к двери с сеткой и оглянулся на Мерси через плечо:
— Когда я сказал, что прыгну, ты повернулась ко мне спиной.
— И что?
— А если бы я в самом деле прыгнул?
— Я бы тебя поймала. Или постаралась перехватить. Если действительно собираются прыгнуть, говорят более уверенно.
— Я правда собирался. С минуту.
— Пару секунд. He больше. — Мерси широко улыбнулась. — Смывай смолу. А я пока пойду позвоню. Два против одного — я справлюсь быстрее: ты еще и руки намылить не успеешь.
Уилл скрылся в доме. Мерси подняла глаза. Самая старая из ворон — главная из всех — снялась с дерева и села на трубу — клевать корм.
Мерси покачала головой. Господи, благослови все сущее на свете и сделай так, чтобы Уилл ни на что не обращал внимания.
Входя на веранду, она услышала голос Джейн:
— Куда, черт побери, вы все подевались?
— Нас только двое, — ответил мальчик. — Мы с Мерси, еще Редьярд.
— Это уже трое, — сказала Джейн, и Мерси поняла, что она улыбнулась. Имея дело с Уиллом, приходилось постоянно проявлять чудеса догадливости, чтобы просчитывать все на шаг вперед.
— Иди сюда, Редди. Давай наденем твой поводок.
Мерси вошла в дом, и пес последовал за ней.
О крыше упомянуто не было. Мерси набрала номер «Паццо» и попросила зарезервировать столик на улице.
— Но мы просим, чтобы пиццу принесли снизу, — добавила она. — Это очень важно.
Суббота, 26 июля 1998 г.
— Хочешь еще?
— Конечно.
Джонатан и Грифф сидели в гостиной номера в «Пайнвуде». Гриффин отыграл в утреннике «Много шума…», а потом они поели в ресторане «Пайнвуда». Опять «Шатобриан». Это превратилось в традицию.
Джонатан налил по второму бокалу «Гранд Марнье», подал
— Я всегда любил запах леса под вечер, — сказал он. — Переход природы от вдоха к выдоху. Деревья, цветы, трава — все источает свой собственный аромат. Это как дыхание — человеческое дыхание. За исключением одного: природа никогда не пахнет чесноком, — он улыбнулся и сел.
Гриффин уже снял пиджак, расстегнул рубашку и расположился в кресле, перекинув одну ногу через ручку.
— Не надо так разваливаться, — заметил Джонатан. — Это слишком вызывающе.
Грифф оставил ногу там, где она была.
— Я много думал о «Тщетных усилиях любви», — продолжал режиссер, одновременно отточенно закуривая сигарету. Именно отточенно — ибо Грифф уже много раз наблюдал, как он касается сигареты пальцами, держит ее, управляет ею, словно инструментом, реквизитом. Все было под контролем — курение как манипуляция последовательностью жестов, которые рассказывали о своем, в то время как слова Джонатана вели совсем иное повествование. Все это были знаки — отражение, эхо того, что Джонатан пальцами, руками и губами делал Гриффу и с Гриффом в постели.
Его губы, язык и даже зубы были исключительно соблазнительны.
И он это знал.
А пальцы, с длинными, прямоугольными ногтями и чувственными подушечками знали толк в соблазне. С помощью сигареты Джонатан мог изобразить все, что угодно и, создавая завесу дыма и перекатывая комочки пепла по краям пепельницы, способен был буквально заворожить восприимчивого зрителя, который распознавал в его жестах всевозможные проявления секса. Он уже делал с Гриффом такое, чего тот не мог бы даже вообразить. И все это без генитального проникновения. Он признавал множество других форм проникновения, но только не генитальное. Здесь он проводил черту сам и не позволял переступать ее партнеру. Мы не трахаемся.
Причиной тому был СПИД, и Гриффин впервые в жизни испытал благодарность к этому недугу. Страх Джонатана избавлял Гриффа от необходимости нарушить запрет, который он, в свою очередь, установил сам себе. Чтобы защитить себя от нарушения этого запрета, он способен был пойти на убийство. И это, с точки зрения Гриффа, вносило в их отношения удивительный аспект. Если бы Джонатан попытался его трахнуть или даже выразил желание это сделать, Гриффин избил бы Джонатана. Но ничего подобного не происходило.
И поэтому они сидели здесь вдвоем.
— Расскажи мне о «Тщетных усилиях», — попросил Грифф.
— Начать с того, что я перемещаю пьесу во времени — и в пространстве.
О Господи, только без футуризма…
— Действие происходит не в королевском парке Наварры, а в Англии, в Кембридже. Когда? Летом тысяча девятьсот четырнадцатого года.
Грифф молчал. Картина уже вставала у него перед глазами.
— Все эти красивые молодые люди в рубашках, блейзерах, канотье и облегающих белых брюках, дружески-невинно держащиеся за руки, и доктринеры, Холофернис и Натаниэль, в черных мантиях, и французская принцесса, и ее дамы в эдвардианских нарядах для приемов в саду, прячущиеся под зонтиками…