Шрифт:
Рекс Стаут
ЕСЛИ ОН ЖЕНИТСЯ
Это было в Нью-Йорке апрельским утром - восхитительным, надо сказать. С Баттери веяло дыханием моря, от Вестчестера доносился душистый ветерок, и получавшийся из них коктейль был просто опьяняющим.
В такое время обитатели Манхэттена пытаются продолжать заниматься своими будничными делами, подчиняясь лишь стадному чувству. Совершенно очевидно, что, если бы хоть один из них потерял голову и, натянув плащ, отправился в Кэтскиллс, весь город опустел бы за полчаса.
Весна есть весна, даже в Нью-Йорке.
Так думал и Карл Макнэйр, бухгалтер "Коэн энд Эдучефски", производителей женского платья. И желание снова послушать симфонию Пана вовсе не казалось ему странным.
В январе он прибыл в Нью-Йорк с капиталом в двести долларов, хорошим образованием, приличной внешностью и соответствующими манерами. Помимо этого, он обладал еще и большими надеждами. Но для того, чтобы выбиться в люди в крупном городе, главным образом необходимо везение, чего в итоге ему и не хватило.
Некоторое время Карл практически готов был бросить все, но при мысли о насмешках и "я-так-и-сказал-тебе", которыми будет отмечено его возвращение, он собрал в кулак все, что у него оставалось, сжег за собой еще пару мостов и попробовал снова.
Поначалу молодой человек был настроен не соглашаться ни на что, не отвечающее его представлениям о собственном достоинстве, но, когда двести долларов уменьшились наполовину, брезгливости и разборчивости в нем здорово поубавилось, и, вместо того чтобы "быть открытым для перспективных предложений", он начал искать работу.
Это, конечно, было несложно. Нет ничего проще, чем найти в Нью-Йорке работу - разве что потерять ее.
В тот день, когда Карл начал перебирать бухгалтерские книги "Коэн энд Эдучефски", производителей женского платья, он почувствовал себя навсегда опозоренным. Но, с другой стороны, даже это лучше, чем вернуться в Кэкстон.
И кроме того, это, несомненно, было временно. Что лишний раз доказывало очевидный факт: Карл ничего не знал о страшных жерновах столиц.
Карлу было двадцать два, он был привлекателен, способен и амбициозен; и все же он располагал прекрасными шансами, став к тридцати главным бухгалтером, посещать раз в год ипподром, жениться на стенографистке и жить в Бруклине, при условии, конечно, что ему не свалится на голову большая удача.
В то самое апрельское утро, о котором идет речь, ему было как никогда одиноко и тоскливо.
Была суббота, последний день его третьей недели в "Коэн энд Эдучефски". Когда мисс Альтереско, стенографистка, появилась в офисе, Карл громко вздохнул.
Нельзя сказать, чтобы мисс Альтереско была красавицей, но она была девушкой, а ни одну девушку нельзя заставить стучать на пишущей машинке в апреле. Это будет преступлением против природы.
– Кажется, вам нехорошо, мистер Макнэйр, - заметила она.
Карл ответил, что он чувствует себя именно так, как того и следовало ожидать, и принялся пересчитывать заказы, поступившие накануне. Мисс Альтереско сидела, с любопытством рассматривая его спину, пока дверь не открылась и за ней не показался мистер Коэн, после чего начала долбить по пишущей машинке с отчетливо видимым рвением.
Мистер Коэн, как обычно, то ли проскулил, то ли прохрюкал дежурное "доброе утро" и прошествовал к себе в кабинет.
Для Карла это утро тянулось исключительно медленно. Через открытое окно с улицы доносился зачаровывающий зов весны, легкие, но дурманящие дуновения ветерка и голоса, проникающие в самые затаенные прибежища и долетающие до самых глухих ушей.
К одиннадцати заказы оставались все еще не пересчитанными, а Карл сидел, в беспомощном негодовании уставившись на календарь над своим столом.
Очнувшись от колоколов Метрополитен-Тауэр, он вздрогнул, снова согнулся над бумагами; и тут, случайно покосившись через жалюзи в торговый зал, заметил, что мистер Коэн неодобрительно глядит на него. Спустя еще час Карл с шумом захлопнул книгу продаж, засунул кипу заказов в ящик стола и, повернувшись, чтобы посмотреть на вездесущего мистера Коэна, обнаружил, что смотрит в пару прекраснейших на свете глаз.
Карл покраснел, потом побледнел.
Он отвернулся, но вынужден был повернуться к ним снова. Он хотел заговорить, но не смог выдавить из себя ни звука. Девушка у окна рассматривала его с безмолвной симпатией, признаки которой, очевидно, не были ей не известны.
Жестом она указала на лежавшую перед ней на конторке карточку. Карл поднял ее дрожащими пальцами и прочел:
"ИНСПЕКТОР
Бюро по трудоустройству Нью-Йорк".
И, снова глаза в глаза, он пробормотал:
– Да... э-э... О да!
– Я пришла проинспектировать ваше помещение.
Ваша фабрика здесь, не так ли?
Даже при деловом тоне этот голос звучал весенними нотками.
Мистер Коэн, слышавший все, авторитетно подошел к ним.
– Что вам нужно?
– потребовал он.
Девушка смутилась таким приемом.
– Я хочу удостовериться, что все работники трудятся в надлежащих санитарных условиях, - ответила она.
Мистер Коэн подозрительно оглядел ее:
– Ну, почему бы... О, хорошо, - и обратился к Карлу: - Мистер Макнэйр, юная леди желает осмотреть фабрику. Вы пойдете с ней, так как у меня заказчик - мистер Уальдштейн из Йонкерс.
И он поспешно вернулся к мистеру Уальдштейну, словно полководец на поле боя.
За это время Карл привел в порядок свои чувства; позже, думая обо всем, он удивлялся, как у него хватило самообладания вежливо проводить девушку до лифта, а также через трескучий лабиринт швейных машин на верхнем этаже.
Он беззвучно наблюдал за инспектором, пока она беседовала с диспетчером и давала ему последние наставления относительно вентиляции. Когда она развернулась, чтобы идти обратно, Карл опередил ее и, подойдя к лифту, заботливо надавил на кнопку, словно это была важнейшая церемония; пропустив девушку в кабину, он последовал за ней.