Если парни всего мира...
Шрифт:
— Ждите меня здесь.
В пустом зале ночной сторож дремлет в кресле, положив ноги на стул, около него на полу стоит поднос с бутылками. При появлении Беллами он быстро вскакивает.
— Номер господина Сирне? — спрашивает американец.
Консьерж идет к своему столику, роется в регистрационных карточках. Беллами, сгорая от нетерпения, смотрит на стенные часы: по его мнению, стрелки движутся слишком быстро. А этот тупица никак не может отыскать фамилию в списке... Наконец нашел:
— Господин Сирне — номер восемьдесят семь дробь восемьдесят девять.
— Какой этаж?
— Второй.
Беллами
Беллами громко стучит в дверь номера восемьдесят семь дробь восемьдесят девять. Молодой человек в пижаме открывает дверь: это Кармон, приятель Сирне.
Американец довольно долго объясняет причину своего раннего визита, но Кармон никак не может сообразить в чем дело. По совету Беллами Кармон идет в ванную, ополаскивает лицо холодной водой; теперь он уже в состоянии отвечать на вопросы Беллами. Сирне отправился к своей любовнице, которая пришла за ним на аэродром. К несчастью, он взял с собой ампулы с сывороткой.
— У вас есть адрес этой женщины?
— Ее зовут Дора. Дора Керн, живет на Лейпцигштрассе, сто двадцать шесть.
— Благодарю вас.
Беллами буквально скатывается вниз, вихрем проносится по залу, садится в такси, ждущее его у дверей, быстро, не переводя дух, сообщает адрес шоферу. Тот смотрит на него с удивлением.
— Чего вы ждете? Поехали.
— Вы знаете, где Лейпцигштрассе? Это восточная зона.
Беллами минуту колеблется, затем приказывает:
— Все равно. Везите туда.
— Вы поедете туда в военной форме? — спрашивает ошеломленный шофер.
Об этом Беллами не подумал. Американский офицер, застигнутый ночью, в полной форме, в восточном секторе! Налицо все шансы оказаться в полицейском участке. Но медлить нельзя ни минуты; Беллами невольно смотрит на часы — сколько времени уже пропало!
— Подождите меня секунду.
В зале консьерж заканчивает свой завтрак. Высоко подымает брови при виде снова проносящегося мимо него американского офицера. Беллами, шагая через несколько ступенек, поднимается по лестнице, подходит к двери Кармона, стучит. Француз немедленно открывает: он еще не успел заснуть. Читал.
— Дайте мне ваш штатский костюм. Скорее. Лейпцигштрассе — это восточный сектор.
Кармон жалеет, что посмеялся над Сирне; теперь он охотно помог бы товарищу доставить сыворотку. Американец едва сдерживает нетерпение.
— Быстрей! Нельзя терять ни минуты.
Костюм Кармона не подходит Беллами. К счастью, Кармон находит вещи Сирне — серые брюки, спортивную куртку. Пока американец одевается, Кармон решает:
— Я еду с вами. Могу пригодиться.
— Как угодно, только торопитесь. Ждать вас я не намерен.
Высокомерный тон задевает француза; он молчит. Через несколько секунд он уже одет. Оба спускаются с лестницы и бросаются в такси.
В машине в первый раз оглядывают друг друга. Кармон достает пачку сигарет, предлагает Беллами.
— Нет, спасибо.
— Не курите?
Кармон закуривает.
— Вы надеетесь сейчас же отправить сыворотку в Осло?
— Откуда я могу знать?
— Как глупо, что вас вовремя не предупредили. Сирне ждал вас на аэродроме.
Беллами смотрит в окно машины. Он не знает Берлина. С тех пор как он находится в Брауншвейге, у него неоднократно была возможность побывать здесь, но он не любит ездить. Всякая езда для Беллами — это работа. Только подобное приключение могло заставить его сдвинуться с места. К тому же что интересного в Берлине? Все города мира похожи друг на друга своим однообразием. Может быть, в Берлине больше развалин, но и здесь, как и всюду, — серые фасады домов вдоль улиц, по которым движется серая безликая толпа.
Такси въезжает на широкую улицу; ни одного уцелевшего дома. Странной формы огромные площади — результат бомбежки. Широко раскинувшиеся сады на месте разрушенных зданий создают в центре города неожиданный простор. Внезапно со стен домов исчезают рекламы, сами дома кажутся мрачнее, улицы не так тщательно убраны: повсюду лозунги на немецком языке.
— Восточный сектор, — улыбаясь, говорит Кармон.
Кармон хорошо знает восточный сектор. Он часто обедает здесь у своих товарищей или покупает подарки для парижских подруг. На восточные марки все стоит дешевле. К тому же вещь, купленная по ту сторону железного занавеса, приобретает особую ценность в глазах того, кому ее даришь, а сам дарящий, несомненно, повышает свой престиж: такая вещь выглядит гораздо менее банально. Во Франции Кармон неизменно пользуется успехом у друзей, рассказывая им о восточной зоне с видом знатока, свободного от предрассудков. На деле его наблюдения весьма поверхностны, но два-три забавных анекдота, которыми он приукрашивает свои истории, вполне оправдывают укрепившуюся за ним славу блестящего рассказчика.
Такси останавливается у массивного, прочного дома, построенного еще до первой мировой войны. Входная дверь открывается при помощи электрической кнопки, но освещение на лестнице испорчено.
— Спички! — требует Беллами.
Протягивая коробок, Кармон отмечает про себя, что Беллами мог бы все-таки добавить «пожалуйста». Но сейчас не время разыгрывать из себя посетителей светских салонов. Кармон сам высмеивает себя за формализм. Американец чиркает спичкой, находит список жильцов: «Дора Керн... пятый этаж».
Минуту спустя Дора Керн, которая спит рядом со своим возлюбленным, услышав стук в дверь, быстро поднимается с постели. Она еще очень молода и поразительно красива. Волнение ей очень к лицу. Но Сирне не замечает этого. Его мысли направлены совсем в другую сторону. Часы показывают шесть часов пятнадцать минут: для молочниц слишком рано, значит — полиция. Француз соскакивает с постели; он не оформил свое пребывание в восточной зоне, и в этот ранний час галантное приключение едва ли будет подходящим объяснением для народной полиции: эти парни не понимают романтики. Сирне, полуодетый, бежит в другую комнату, расположенную в глубине. Он и Дора уже заранее предусмотрели возможность побега через окно и даже набросали план.