Если сгорим
Шрифт:
Исай никак не мог спасти меня, и он не стал бы брать меня на руки и так бережно куда-то нести. Мой Исай давно отказался от меня. Внезапно он остановился.
– Ты нашел ее?! – раздался поблизости встревоженный голос Астахова. От его звучания мне становится холодно, и я подсознательно жмусь к твердой горячей груди, где мне так тепло и хорошо.
Почему они хотят забрать то единственное тепло, что я получаю!?! Я боюсь, что нас снова разлучат. Я боюсь, что сон кончится, и я снова окажусь одна.
– Она была заперта в подвале, кто-то устроил потоп. Она без сознания, нужен врач, – голос так похожий на голос Гесса звучит настолько напряженно, что становится страшно. Он, словно хищник, почуявший опасность, замирает настороженно, в ожидании атаки.
– Дай ее сюда, – я вздрагиваю, когда меня касаются чужие руки. Тело прошибает дрожью, я изо всех сил жмусь к нему, к горячему огромному и сильному.
– Я отнесу ее наверх, найди врача, – он и не думает отступать, его руки смыкаются еще крепче, и я выдыхаю в облегчении. Мне вдруг кажется, что еще не все потеряно, что он не отдаст меня.
– Я сам разберусь.
Он злится. Я чувствую его ярость, и внутренний рык – «Мое». По сжатым пальцам на моих бедрах, по каменно напряженным мышцам его тела. Он готов броситься на всех, кто посмеет меня тронуть.
– Не забывайся, Гесс. Это моя женщина.
Нет-нет! Не отпускай! Не отдавай меня ему! Хотя бы во сне ты можешь остаться со мной? Ты можешь быть верным?
Но уже спустя мгновение, меня подбрасывает в воздухе, и я оказываюсь прижатой к чужой груди, запах которой заставляет меня цепенеть от холода.
– Я вызову врача, а ты выясни, кто запер ее там. Времени до вечера. Если не найдешь, пожалеешь, Гесс.
Глава 5. Злость ей к лицу
Его голос, звучащий над головой раздражал так сильно, что не хотелось просыпаться. Его пальцы постоянно касались меня, словно он имеет на это право. Он делал все в привычной ему навязчиво командирской манере. Ему казалось, будто он помогает мне, но даже малейший контакт с его телом был для меня отравой.
Я не знаю, сколько пролежала без сознания. День и ночь слились воедино, переплетаясь между собой и образуя глубокую темноту, из которой я никак не могла выбраться. Я не чувствовала ничего кроме колючих иголок, кусающих мои вены. Чужие грубые руки держали меня, пока другие оплетали мои предплечья трубками капельниц.
Забытье, огонь, полыхающий в каждом нерве – если и есть ад, то я посетила его.
Мне снился сын, зовущий меня на помощь. Он так сильно плакал, а я ничего не могла сделать. Я бежала к нему, но каждый раз он ускользал, и происходило что-то страшное. И когда у меня больше не осталось сил терять его опять и опять, я так громко закричала… и распахнула глаза.
– Эй, все хорошо, – раздался над головой голос.
Сердце выпрыгивало из груди. Я резко села на кровати, в руке отдало болью. Вид иглы в моей вене ввел меня в смятение.
– Осторожно, – на кровать рядом с изголовьем опустился Давид.
Его помятый вид и темные круги под глазами говорили о том, что все это время он не отходил от меня. Я попыталась воскресить в памяти последние события, но воспоминания обрывочными картинками играли в голове, отказываясь складываться в цельную картину. Помню, как спускалась в подвал, как за мной захлопнулась дверь и я оказалась в полнейшей темноте. Мне было страшно и холодно, а потом он нашел меня.
Я резко обернулась к Давиду.
– Что? – вздернул бровью удивленно.
– Как Исай нашел меня? – выпалила, и тут же осеклась.
Лицо Давида мгновенно приобрело каменное выражение.
– Почему ты решила, что этому идиоту есть до тебя дело? Он выполнял мой приказ… – он подвинулся ближе, его ладонь скользнула по моей шее, отодвигая в сторону волосы. Я видела, как в уставших глазах Астахова загорается ярость.
– А я так переживал… Думал, ты наконец поумнела, сделала выводы… Я даже хотел простить тебя… и дать увидеться с сыном…
Голос Астахова был пропитан презрением, словно и не он все это время заботился обо мне, цербером охраняя мою комнату от посторонних.
Тело пробил озноб. Я вдруг поняла, какую ошибку допустила.
– Нет, Давид… я не то имела ввиду, слышишь?
Его пальцы сильнее сжались на шее, глухая боль пронзила тело. В ртутных глазах мелькнул зловещий огонек.
– Я так переживал, сидел тут всю ночь, а ты как была шлюхой так и осталась… Переживаешь о нем? Ну?
Все еще удерживая меня за шею, он резко встал с кровати. Мои ноги были настолько слабыми, и чтобы не упасть, мне пришлось схватиться за рукава его одежды.
– Давай! Иди посмотри в окно! Всю ночь топчется на одном месте, думает, я не понимаю, почему. Ждет, когда ты в себя придешь! Переживает за тебя, а ты за него.
Он с силой толкнул меня в подоконник. Острая боль пронзила бедро.
– Нет, я не пойду. Не пойду, – отрицательно покачала головой, бросилась к нему, он отшвырнул меня.
– Давай, и я разом завалю вас! Две неблагодарные свиньи!– он присаживается рядом со мной, наставляя пистолет мне в лоб. – А когда Даня спросит, как умерла его мама, я ему скажу, что мама была шлюхой и выбрала трахаря, а не его отца.
Слезы заполонили глаза, я покачала головой.
– Нет, пожалуйста, Давид, не делай этого. Ты не так все понял, мне нет до него никого дела! Я хочу быть с сыном, и все. Меня кто-то запер там, я едва не утонула…
Давид скривился, и, словно осознав, что не сможет сейчас воплотить желаемое в жизнь, убрал пистолет за пояс.
– Иногда я думаю, что лучше тебя убить, и тогда отпустит… – проговорил, устало глядя на меня. – В тот момент, когда я решусь, я наконец-то вздохну свободно.