Если судьба выбирает нас…
Шрифт:
Обстановка действительно прояснилась, вот только ясность эта была безрадостной. В Москве начались беспорядки. Увлеченный примером наших военных противников, народ решился устроить свою революцию.
Как я ошибался, рассуждая о ленинских признаках революционной ситуации, – сказывалось мое попаданчество и ограниченный круг общения. Предпосылки к выступлению как трудящихся, так и не шибко трудящихся масс, несомненно, были, вот только моему неискушенному глазу не удалось заметить ничего подобного.
Начало было традиционным: стачки, забастовки, демонстрации. Далее по плану
Мое первое дежурство в городе пришлось на «собачью вахту» с ноля часов и до восьми утра, но обошлось без происшествий, ибо рота была направлена на охрану Курского вокзала и прилегающих к нему товарных складов от Колокольникова переулка до Яузы.
Было холодно, половину ночи мела сильная метель, и посты приходилось сменять каждые два часа, чтобы люди не замерзали. Караульные жгли костры, пританцовывали на морозе, натянув башлыки до самых глаз.
Я, пользуясь своим положением, грелся в жандармском пункте при вокзале, распивая чаи с его начальником – штаб-ротмистром Алексеевым. Выбираться на холод приходилось только для смены постовых, чего мне за ночь хватило с головой, даже притом что одет я был значительно теплее, чем мои солдаты.
В целом же «ночная стража» прошла спокойно, и к девяти утра мы вернулись в казармы, сдав охрану роте Телеграфно-Прожекторного полка.
Доложившись Юванену, я позавтракал и завалился спать в своих апартаментах. Офицерское жилье при казарме представляло собой полноценную двухкомнатную квартиру с санузлом, которую я про себя называл «полулюксом». Большая комната предназначалась непосредственно для проживания «благородия», а вторая представляла собой помесь кухни и прихожей и являлась жилищем для денщика. В общем, если бы не убогая казенность жилища, то даже по меркам конца ХХ века – неплохо.
Новости я разузнал только в обед, когда, кое-как выспавшись и приведя себя в порядок, явился в офицерскую столовую.
Оказывается, в городе неспокойно. Ночью произошло несколько перестрелок – в основном с деклассированными элементами, пытавшимися под шумок совершить передел собственности, – а также нападение на жандармский пост при управе Трехгорной мануфактуры: среди чинов полиции и жандармерии есть раненые и убитые. Собственно, цель нападения моим сослуживцам была непонятна, но сам факт настораживал. Я предполагал, опираясь на опыт смутных девяностых годов ХХ века и знание истории, что целью нападавших был захват оружия.
Мне подумалось, что Пресня опять становится «горячим местом», пусть и на двенадцать лет позже, нежели это произошло в моем мире.
Хотя чего еще ожидать? Густонаселенный рабочий район с тяжелыми жилищными условиями, и для людей, работающих на производстве, по определению должен быть потенциальным источником социальной напряженности.
Вероятно, в ближайшие дни обстановка ухудшится и начнутся открытые столкновения «недовольных» с полицией и войсками, а то и вовсе вооруженный мятеж.
3
Утро следующего дня было шумным: во дворе казарм при скудном свете дежурных фонарей строились роты 56-го запасного пехотного
Я как раз дежурил по батальону и вышел на дворовое крыльцо поинтересоваться: что происходит?
– Не могу знать, вашбродь! – вытянулся часовой, «поедая» начальство глазами.
– И давно это у них? – переиначил я вопрос в более доступную для гренадера форму.
– Толька шта, всем гуртом набежали, вашбродь. При унтерах по взводам выходили!
Из соседнего подъезда выскочил фельдфебель Дырдин и, разглядев начальство, мелкой рысью потрусил ко мне:
– Разрешите доложить, вашбродь! – как положено по уставу, предварительно перейдя на строевой шаг. – В карауле…
– Вольно! – махнул я рукой, отметая официальный доклад. – Что происходит?
– Перегоняют их куда-то, вашбродь! Эвона как выстроились – с полной выкладкой, но без оружия. И унтера с выкладкой опять же.
Интересно…
Во дворе выстроились восемь рот полка из двенадцати, но все без оружия. Хотя трофейных «манлихеров», использовавшихся у пехотинцев для учебы, хватало на половину всего личного состава.
Значит, их переводят куда-то, где это самое оружие есть, и местное «б/у» без штыков – там без надобности.
То есть с вероятностью девяносто процентов ребята едут на фронт…
А как же перемирие?
Подробности удалось выведать у Сережи Эфрона – поступил срочный приказ из штаба округа о переформировании первых восьми рот 56-го полка в маршевые батальоны и переброске их в Польшу.
«Что? Зачем? И почему?» – непонятно, но очень любопытно.
Попивая в штабной комнате чай, я размышлял над причинами столь поспешной передислокации наших соседей. Получилось сформулировать для себя две версии – логическую и конспирологическую.
Логическая версия подразумевала зыбкость достигнутого на фронте перемирия и означала банальную переброску резервов при использовании образовавшейся паузы в военных действиях.
Конспирологическая версия основывалась на необходимости вывода из города политически неблагонадежных воинских частей. Учитывая дисциплину в запасном полку, данная версия имела право на существование.
Вечером я был вызван к Юванену и отпущен домой на ночь – согласно приказу подполковника.
Причиной этого своевременного чуда послужила записка от отца, оному подполковнику доставленная. Батюшка обращал внимание моего полкового начальства на то, что в моем случае возможно послабление относительно объявленного казарменного положения в свободное от службы время.
Любого командира части конца ХХ века подобный шедевр эпистолярного жанра оставил бы равнодушным, но в моем случае Озерковскому было некуда деваться, ибо noblesse oblige.
В связи с обострением обстановки в городе извозчики все куда-то подевались, поэтому мы с Савкой двинулись по заснеженной Москве пешком с Покровского бульвара домой – на Ермолаевский.
Вечерний город производил удручающее впечатление: пустынный, холодный и злой…
Именно «злой»: ощетинившийся штыками многочисленных патрулей, пугающий темнотой неосвещенных переулков и бельмами заколоченных магазинных витрин.