Если только ты
Шрифт:
— Если мы чего-то не видели, это ещё не означает, что этого не существует, — я скрещиваю руки на груди и упираюсь стопой в стену, к которой прислоняюсь. — Некоторые наиболее прекрасные открытия получились из-за упорного преследования возможности, от которой большинство людей слишком рано отказалось.
Себастьян прислоняется бедром к моему кухонному столу, его взгляд бродит по моему лицу и снова по тюрбану из полотенца.
— Справедливо.
— Итак, — я отталкиваюсь от стены и проскальзываю мимо него на кухню, после чего открываю шкафчик со стаканами. — Пить хочешь?
Он поворачивается, наблюдая за мной, затем качает головой.
— Нет, мне сняли шину. Я приехал на машине. И нет, спасибо. Ничего не нужно.
Я опускаю руку, которая уже тянулась в шкафчик.
— Понятно. Конечно.
— Я… принёс ту одежду, в которой ты была на роликовой арене и потом оставила у меня, — он смотрит через плечо на мою сумку. — Радужные сережки, чёрный комбинезон, высокие кроссовки и пушистые носки. На этом всё, верно?
— Да, всё. Спасибо.
Себастьян смотрит на меня, переступая с ноги на ногу и сильнее опираясь на стол. Наконец, он говорит:
— Прости, что на прошлой неделе я пропал.
Моё сердце совершает кульбит. Значит, не только я заметила, не только я почувствовала значимость нашего молчания. Это не должно иметь для меня значение. Но определённо имеет.
— О, — я пожимаю плечами и поворачиваюсь, тоже прислонившись ко столу и вытянув ноги. — Ничего страшного. Ну то есть, ты же знаешь. Друзья иногда так делают.
Он смотрит на свои ладони, крутит одно из колец.
— Ну, я этого не знаю. Может, кто-то и делает. Я не эксперт по дружбе. Но… я не думаю, что хочу быть для тебя таким другом.
Я прикусываю губу.
— Всё правда в порядке, Себастьян…
— Не делай так, — говорит он, подняв на меня взгляд. — Не потакай мне. Ты никогда прежде этого не делала. Ты другая. Мы другие. Как ты мне и сказала.
При упоминании того, что я сказала на прошлых выходных, воспоминание о наших поцелуях становится таким осязаемым, что кажется, будто это третье присутствие в комнате, ворвавшееся в цвете, жаре и искрах. Но потом я напоминаю себе, что он сказал следом, даже если он сказал, что наши поцелуи были хорошими, даже если его полный энтузиазма ответ указывал на то, что ему понравилось не меньше, чем мне:
«Ты попросила меня быть твоим другом, Зигги, и я едва ли достоин этого, но мне хотелось бы быть достойным. Пожалуйста, не проси меня о большем».
Я сказала себе, что буду уважать эту просьбу. И я собираюсь уважать её, даже если я много думала о том, что именно может означать «большее».
Оттолкнув прочь мысли о поцелуях, я прочищаю горло и встречаюсь взглядом с Себастьяном.
— Окей. Что ж, в таком случае, я беспокоилась о тебе.
На его подбородке подёргивается мускул. Он кивает.
— И я… вроде как скучала по разговорам с тобой.
Его глаза удерживают мои.
— Да. Я… тоже скучал по этому.
Я стараюсь не улыбнуться, услышав это, но терплю провал. Я пытаюсь скрыть улыбку, кривя губы.
— Ты поэтому здесь? Или просто принёс одежду?
У
— Думаю, да. То есть… не только из-за одежды. Одежда даже не была основной причиной, — его руки опускаются. — Бл*дь, я не знаю… у меня нет опыта с такими вещами. Я барахтаюсь, пытаясь найти свой путь. Я хочу побыть с тобой, не будучи развращённым мудаком, который только дразнит тебя или заталкивает язык тебе в горло, но очевидно, что развитию данных навыков я не уделял время.
Я почти говорю ему, что не возражаю против дразнения, потому видит Господь, мне нравится отвечать ему тем же. Я почти говорю ему, что мне хочется, чтобы он опять затолкал язык мне в горло. Что я чрезвычайно скучала по всему этому — всему, что я чувствую и испытываю, проводя время с Себастьяном.
Но он обозначил мне свою границу. Он сказал, чего хочет. Друзья. Ничего такого, что подорвало бы его дружбу с Реном. Ничего такого, что вызвало бы у него ощущение, будто он переступил черту и вошёл со мной на такую территорию, которая ему дискомфортна.
Я буду уважать это.
Даже если я практически уверена, что весьма серьёзно втюрилась в Себастьяна Готье. Даже если я чувствую, как воздух между нами трещит от возможностей, как в самом моём центре зарождается магнетическая тяга, влекущая меня к нему.
— Что ж… — я отталкиваюсь от стола. — Мы хорошо справлялись на агрессивной йоге перед моим отъездом. Никакого развращённого мудачества. Или… языков в горле.
Себастьян испускает очередной тяжёлый вздох.
— Да.
— Конечно, на какое-то время всё притихло, но в этом участвовали мы оба. Мы лишь учимся этому, Себастьян. По пути неизбежно встретятся кочки. Теперь ты здесь. И я здесь. И мы оба соскучились по разговорам. Так что давай сядем и… поговорим.
Себастьян косится на моё кресло для чтения, единственное сидячее место, что у меня есть. Оно большое, способно вместить двух человек среднего размера. Однако мы с ним оба не среднего размера.
— Я постою.
— Нет, — я прохожу мимо него, беру за руку и тащу за собой. — Я могу посидеть на полу, сделаю растяжку на ковре. Мне всё равно пора делать растяжку перед сном…
Внезапно мою руку дёргают, и я отлетаю обратно к Себастьяну, повалившись на него.
Он смотрит на меня, водя большим пальцем по моей ладони.
— Прости. Я… — он качает головой. — Прости. Просто думаю, мне…
Встав неподвижно, я всматриваюсь в его глаза.
— Ты думаешь…? — мягко подталкиваю я.
— Думаю… — его ладонь скользит вверх по моей руке, привлекая меня ближе. — Мне нужно… объятие. Если тебе, ээ, комфортно.
Мои губы приподнимаются в улыбке. Это всё, что ему нужно? Интересно, почему попросить об этом было так тяжело.
Затем я вспоминаю, как он сразу отошёл, когда я ранее на этой неделе вышла из того ресторанчика, и я едва успела вовремя подметить невербальные признаки и скрыть тот факт, что я собиралась раскрыть руки и обнять его на прощание. Я подняла руки, якобы потягиваясь над головой и жалуясь, что Юваль надрал нам задницы.