Если ты умер[СИ]
Шрифт:
— Не хотелось бы вас расстраивать, сударь, но ваша затея обречена на провал. Да, вам будут удаваться отдельные дела, если вы бросите на них все свое внимание. Но то, что останется вне его — будет разваливаться. И вам придется увеличивать и увеличивать штат проверяющих и контролирующих. Затем штат тех, кто будет проверять проверяющих. Вы будете наращивать вооруженные силы, опираясь на них, даже достигнете какой-никакой безопасности, но крах придет не снаружи. Он грянет изнутри. А все потому, что вы повторяете системную ошибку — пытаетесь завязать на себя вообще все. Да, это дает вам огромную власть, но… впрочем не буду вас расстраивать раньше времени. Наслаждайтесь жизнью, быть может что вам удастся эта затея… — и уже глуше, практически себе под нос, — должна же она хоть раз сработать?
А в следующее мгновение мы ударили. Он швырнул в меня поочередно пару каких-то заклятий, рассыпавшихся брызгами, что по видимому основательно его удивило, а я в ответ использовал револьвер. Всегда говорил, что это не только шесть метких выстрелов, но и один удачный бросок. Да, в пули бы вложить энергии можно было бы много больше, позволяй их вес подобное, но и револьвер сгодился. В полете на его поверхности начали проступать руны, которые я долго вспоминал и вытравил в последний момент, выпуская оружие уже из руки. Все же смерть и тлен вполне годятся и на роль созидания. Надо просто взять что-то и, следуя заветам великих, отсечь лишнее. Практически беспрепятственно он преодолел щит и в панике Тху-Чен ударил последим, самым примитивным средством — телекинетической волной, которая смела стол, едва не расколотив его в щепу, отшвырнула меня, предварительно нафаршировав столовыми приборами. А вот тот коктейль, что я вбил в револьвер, сработал, разметав последнего аристократа Авольсы клочьями по всей комнате.
Подняться мне так и не удалось. Ирония судьбы, избежать удара могущественных заклятий направленных на творения местного демонического мира, только для того чтобы быть нашпигованным банальным столовым серебром. Никакого жжения, прохлады или каких-либо ощущений. Их и раньше то было небогато, но теперь я не чувствовал вообще ничего. Даже попытка пошевелить хоть чем-нибудь оказалась принципиально провальной. Единственное, что мне оставалось — любоваться картинами разрухи произведенной в кабинете и наслаждаться истеканием энергии из моего бренного тела, не в силах никак тому помешать. Да вот Седоусый, имени которого я так и не спросил, смотрит на меня укоряющим взглядом, неестественно вывернув шею. Похоже, что на тот свет я отправляюсь в душевной компании. И так эта мысль меня развеселила, что я рассмеялся, дребезжа дырявым нагрудником о сервиз, во всяком случае, это единственное что я пока могу делать, да и то, лишь благодаря тому, что это плетение было наложено давно и пока не требует подпитки.
Спустя семь лет.
Представительный мужчина в солидном камзоле, строгого темно-зеленого сукна поднимался по лестнице Сената. Наметившийся животик пока скрывался удачным покроем, но он подумывал о построении на заднем дворе небольшой тренировочной площадки, иначе совсем уж потеряет форму. Хотя в последнее время дел становилось все больше, а времени на их разгребание по прежнему оставалось столько же. Сегодня он планировал освободиться пораньше и уделить немного времени своей жене и ребенку, тем более что заседание обещало быть совершенно неутомительным.
— Простите, сударь, О'Бурони, Вас ждут у второго подъезда. — протараторил малец-посыльный, в штанах от комбинезона не по размеру, надетом на голое тело и лихо заломленном картузе поверх чумазой мордашки.
Мужчина сдержанно поблагодарил пацаненка, наградив за старания мелкой монетой. Сам же направился в сторону второго подъезда, по сути — черного хода в здание Сената. Так бесцеремонно его вызывать мог лишь один человек, с которым они издавна общались достаточно тесно. Пройдя по аллее, плавно огибающей здание, данный солидный джентльмен вошел во внутренний дворик, где и остановился, неспешно осматривая пространство. Несмотря на высокий статус учреждения, здесь наблюдалась традиционная безалаберность, присущая любому государственному образованию. Все, что вроде как отслужило свой срок стаскивалось в самый дальний и темный угол, поскольку просто взять и выбросить даже откровенно негодную вещь не получалось, покуда она числилась на балансе. Снимать же ее — это процедура сродни борьбе с гидрой, ибо подписание одной бумажки порождало необходимость заверения ее еще в трех кабинетах. Так, помаленьку и копилось барахло в кладовках и на заднем дворе до какого-нибудь объявленного месячника по борьбе с мусором, когда все скопившееся торжественно приносилось в жертву чему-нибудь. Плану, рейтингу или просто как дань моде. Более менее свободной от вездесущего хлама был лишь пятачок в центре дворика, который по мере сил освобождали от мусора на случай ежели какой-либо деятель соизволит прибыть в Сенат или покинуть его не слишком афишируя данный факт, хотя он припоминал, что желтая пресса писала о том, что через второй подъезд прибывают заказанные сенаторами дамы легкого поведения и там же убирают тела неугодных, расправы над которыми чинятся прямо в здании Сената. Впрочем, всерьез эти записки не воспринимал даже охочий до сенсаций люд. И вот на этом самом месте его ждала новомодная самобеглая коляска, принесенная в дар гномами, в рамках программы обмена опытом, заключенной пару лет назад.
Улыбнувшись, поскольку его ожидания оправдались, мужчина прошел до тарантаса, кивком головы поблагодарил водителя, открывшего ему дверь и забрался внутрь. Салон, по подгорной традиции был богат и монументален. Никакого резного ажурного украшательства, все выполнено на века. Два дивана, лицом друг к другу, боковые окна задернутые шторами, бар за спинкой переднего сиденья. Расплывшись в довольной улыбке, джентльмен расположился напротив своего визави, пожилого, грузного мужчины.
— Как самочувствие, шеф?
— Да знаешь, Саг, как-то не очень, в последнее время. Я сейчас домой отбуду, там лекарь должен заглянуть, со своими чертовыми примочками, а ты уж тут потрудись, да пожестче с этими дармоедами, им всем лишь бы кусок побольше урвать… — он закашлялся, прикрыв губы платком, — порой я даже жалею, что не перенял в свое время кое-какие методы убеждения Ордена. Не понимают эти люди доброго к себе отношения.
— Не волнуйтесь, дядюшка, я с ними умею работать. — улыбнулся Сагитт. — Вы лучше скажите, как вам эта повозка?
— Отвратительно — скривился герцог Ольтир. — шумит страшно, на днях спугнула лошадь одного фермера и та понесла, пришлось скупить весь рассыпанный товар. Даже не знаю, что теперь с этой грудой овощей делать.
— Организуйте благотворительный обед для малоимущих. — невинно предположил Сагитт.
— Ха! — Хлопнул себя по колену герцог, — а у тебя есть хватка, парень! Но да ладно, тарантас этот не только шумный, но еще и медлительный. Верхом, в свое время я домчался бы вдвое быстрее, чем на этой рахобе. — Вздохнув, он продолжил, — Да вот только, годы уж не те, а так кареты или эта повозка, без разницы. Только вишь ты — я же вроде как покровительствую всем этим безумцам, посягающим на основы, будь они неладны, так что приходится держать марку. — Еще одна пауза, которой герцог воспользовался, чтобы отхлебнуть из фляжки и судя по его мимике, там была отнюдь не водица. — Чертов демон, и на хрена я его послушался?
— Ну надо признать, дядюшка, что он был не так уж и не прав. — Вступился за своего бывшего командира Сагитт.
— Да прав, прав! — отмахнулся Ольтир, — тысячу раз прав, но… — он замолчал, после чего продолжил уже гораздо тише. — вот только стар я уже, не поспеваю за всеми этими новинками. Ты вспомни, ведь когда начиналась эта война, эти Цуги лишь таскали руду из шахт вагонами, а теперь практически разорили тех караванщиков, что сотни лет доставляли товары в столицу из Круксау…
— Зато мы увеличили поставки продовольствия туда, а благодаря низким ценам можем теперь теснить конкурентов на внешнем рынке.
— Да знаю я. Знаю. Только ведь немалая доля этой прибыли оседает у бородатых. Эх, все не так, заветы отцов уже стали прахом, как над ними только не измываются нынче. Ты слышал, что одна барышня пристегнула себя наручниками к управляющему нашим банком? Нет? Ну вот представь, она требовала, чтобы ее взяли на работу. Женщина! Точно тебе говорю, мир сошел с ума.
Сагитт, тем временем доставший часы из кармашка на камзоле, убедился, что времени еще в достатке, и постарался успокоить своего сюзерена: