Если ты умер[СИ]
Шрифт:
— Простите, — поднялся обрюзглый сенатор от Явета, — Дело в том, что стража не может быть везде. Мы и так утроили патрули, но видите ли, преступники стражи все же опасаются, и единственное, к чему это привело, это к тому, что они совершают свои злодеяния там, где наших патрулей нет. Кражи, ограбления, часто убийства, мы просто физически не можем поспеть везде.
— Хорошо. Как насчет магов, они у вас в штате есть?
— Разумеется, — даже возмутился сенатор, хотя и тут же стушевался, продолжив более ровным тоном, — но они и так на разрыв. У нас не так много платят, так что высококвалифицированные к нам не идут, а те что у нас есть далеко не всегда могут правильно установить причину смерти даже, если прошло более трех часов. Да и преступники тоже пользуются всяческими ухищрениями.
— И каковы же ваши предложения? — поинтересовался Сагитт.
— Нуу… — протянул сенатор, — нам бы еще финансирование увеличить, да штат пополнить.
— Скажите, Шмутц, за последние пять лет численность стражи выросла втрое, а преступность не снижается. Не кажется ли вам, что пора бы поискать качественно иные методы?
Озадаченный сенатор только почесал в затылке, наконец выдавив из себя:
— Какие?
— Ну например откройте центры по обучению граждан обращению с оружием, у нас ведь достаточно военнослужащих прошедших горнило войны. Обучайте женщин, в конце концов для владения револьвером не требуется многолетняя подготовка, а наши мануфактуры вполне способны освоить выпуск малогабаритных дамских револьверов. Изучайте где совершается больше преступлений, там и увеличивайте численность патрулей. Что толку от того что в складских районах гуляют они и в центре одинаково, если ни там, ни там преступности не бывает? В первых, ночью никого вообще нет, во вторых же — в основном солидная публика. Думайте же наконец!
Пылкая речь возымела действие, хотя и не совсем такое, какое рассчитывал Сагитт. Если вторая часть была принята без возражений, то вот первая не устраивала слишком многих.
— Да люди же уверятся, что мы фактически признаемся, что не можем справиться с ситуацией! — запаниковал Шмутц.
— А вы можете? — парировал Сагитт.
— Нет, но… Так же нельзя!
Находились и другие. Сенатор Пфеифтон, возмущался сильнее всех прочих. Впрочем, в его искренность и заботу о народе, никто не верил, ибо сложно это как-то, когда данный проект фактически покушался на его вотчину — частной охраны.
— Да как же это можно то! У нас народ горячий, многие с войны вернулись с головами набекрень! А ну как ему почудится, что опять инквизиторы лезут, а он по ним из левольверта! Да никак же нельзя!
Гам воцарился невероятный. Одни законотворцы обвиняли других в продажности. Те не оставались в долгу и клеймили первых оппортунистами и анархистами. Казалось что еще немного, малейшая искра и ругань перерастет в побоище. Однако, грохнул посох об пол, и на этот раз слово взял Чезарре. По многим вопросам он был на ножах с доброй половиной Сената, несмотря на обязанности перед старым герцогом, старик позволял себе пререкаться даже с ним. И к Чезарре прислушивались. Вот и сейчас, дождавшись, когда споры утихнут а взгляды устремятся в его сторону, он негромко заговорил:
— Одним из источников ошибок и несправедливостей являются ложные понятия о пользе, усвоенные законодателями. Эти ложные понятия создаются, когда частные недостатки ставят выше общих, а чувства подавляют, вместо того чтобы их возбуждать, и приказывают логике: "Прислуживай". Ложное понятие о пользе создается, когда жертвуют тысячами действительных выгод для устранения недостатка воображаемого или имеющего ничтожные последствия, когда у людей отнимают огонь из-за боязни пожаров и воду, чтобы они не утонули, когда зло исправляется исключительно разрушением.
Он обвел притихший зал взглядом, и продолжил:
— 3аконы, запрещающие ношение оружия, именно таковы. Они обезоруживают только тех, кто не склонен к совершению преступлений и никогда не решится на это. Но те, кто готовы нарушить самые священные законы человечества и важнейшие положения кодексов, станут ли они уважать законы маловажные и чисто произвольные, которые так легко нарушить и остаться безнаказанным? Ведь их точное исполнение ограничивает личную свободу, столь дорогую человеку и просвещенному законодателю, подвергая в то же время невинного всем тем тяготам, которые должны выпасть на долю виновного? Эти законы ухудшают положение тех, кто подвергается нападению, и улучшают положение тех, кто нападает. Они не уменьшают, а увеличивают число убийств, так как безопаснее напасть на безоружного, чем на вооруженного. Такие законы следовало бы назвать не предупреждающими, а боящимися преступлений. Они рождаются под влиянием некоторых обративших на себя внимание частных случаев, а не в результате взвешенной оценки всех возможных положительных и отрицательных положений этого всеобщего закона. (Данная цитата принадлежит Чезарре Беккариа, его книга "о преступлениях и наказаниях", датирована 1764 годом).
В продолжившихся прениях зал разделился на два лагеря, однако вмешательство такого гранда как Чезарре, склонило чашу мнения в пользу положительного решения вопроса, хотя утрясание деталей заняло практически все оставшееся всемя заседания. Так что когда итоговый вариант законопроекта был подписан большинством присутствующих, за окнами алело закатом небо. Сенаторы постепенно стали расходиться, а Сагитт быстрым шагом проследовал до конюшни, где его ожидал уже оседланный жеребец, Вольха, с клеймом заводчика и порядковым номером "двадцать один".
До дворца он добрался достаточно быстро, солнце не успело еще и на палец опуститься за горизонт. Первым, разумеется, отца встретил сын, державший за руку мать. Стоило ему спешиться и передать поводья конюху, увлекшему животину на моцион, как малец довольно к нему подлетел, и что-то принялся рассказывать, по привычке тараторя и глотая окончания слов. Мириэм, жена Сагитта с улыбкой смотрела на сына и мужа, опершись на перила, венчающие балясины лестницы ведущей к входу. Наконец, она оторвалась от созерцания и позвала своих мужчин:
— Мальчики, ужин давно готов! Саг, ты не мог бы поставить Артуса на землю?
— Ну что, сын, пойдем, перекусим, пока мама нас не заругала? — Спросил Сагитт, и заручившись одобрением сына направился в гостиную, предложив жене руку, под которую она его и взяла. Так, втроем, они и прибыли к накрытому столу.
Кресло с высокой спинкой, стоявшее в изголовье стола пустовало, что несколько встревожило Сагитта.
— Как дядюшка? — поинтересовался он.
За что немедленно получил удар локотком от жены в бок.
— Я же просила его так не называть!
— Прости, дорогая, но не могу же я его называть отцом? Тем более, что и он не возражает против подобного именования. Так как его самочувствие? — ушел он от опасной темы.
— Плохо, — вздохнула она. — Он совершенно не следует рекомендациям лекарей. Пьет, ест жирное мясо и рыбу. И ведь упрямец, как только ему после процедур становится немного лучше, он опять принимается за свое.
В целом, ужин прошел спокойно. Лишь иногда они одергивали расшалившегося сына, который начинал вести себя неподобающим юному лорду образом. Уложив сына спать, Мириэм отправилась в спальню, но свет пробивающийся под дверями в кабинете, привлек ее внимание. Внутри она обнаружила мужа с бокалом бренди, который сидел в кресле спиной к настольной лампе в зеленом абажуре, отрегулированной на приглушенные тона освещения.