Если завтра случится
Шрифт:
— Встань с пола, — повторяю более настойчиво.
— Нет, — упрямо сопротивляется.
Приходится «помочь». Тяну за локоть, вынуждая выполнить мою просьбу.
— Не трогай меня! — шипит змеёй.
— Я сказал тебе, встань!
— Отстань! — в глазах читается злость и отчаяние. — Отстань, отпусти!
— Вставай.
— Пошёл ты! — жмётся к стене и снова оседает на пол.
— Поднимайся! — приходится проявить настойчивость.
— Не трогай! Убери от меня свои руки! — сипит она
— Ты кричала? Это бесполезно. Ты глубоко под землёй. Никто тебя здесь не услышит.
— Вы нелюди! — шмыгая носом, трясёт головой. — Ради денег на всё готовы! На всё…
Молчу.
Что сказать? По большому счёту, получается ведь, что так и есть.
— Мой отец сотрёт вас обоих в порошок! Понял? Сотрёт! — хрипит, беззвучно плачет и ожесточённо дерётся. — Ты понял? Он вас просто уничтожит!
Да я, в отличие от Егора, даже не сомневаюсь в этом.
— Сядь на кровать, — спокойно требую вновь.
— Не трогай меня! — вырывается, но в какой-то момент вдруг заходится приступом кашля.
Какого чёрта?
— Ты заболела? — доходит до меня внезапно.
— Не трогай!
Невзирая на протест, прикладываю ладонь ко лбу, и она наконец замирает, переставая буянить.
Горячий. Очень горячий.
Да она буквально горит!
Похоже, и правда заболела…
Глава 6
От еды Зарецкая демонстративно отказывается. Забирается на кровать и отползает к стене.
— Тебе надо есть, — обращаюсь я к ней.
— Учитывая обстоятельства, ты на моём месте стал бы? — кутаясь в одеяло, уточняет язвительно.
— Да.
— Какая ложь! — восклицая, шмыгает носом.
— Тебе здесь долго торчать придётся.
Не знаю, зачем говорю ей это. Наверное, чтобы заранее была готова к такому развитию событий.
— Долго? — слышно, как меняется голос. Теперь в нём отчётливо звучит волнение и растерянность. — Чего же вы тянете? Чего ждёте? Мой отец уже вернулся из Москвы?
Игнорирую её вопросы. Было ведь сказано: в контакт не вступать, диалог не поддерживать, на провокации не вестись. Пока правила соблюдаю.
Оставляю ужин-завтрак на столе. Кладу фонарик рядом (у меня есть запасной) и молча ухожу.
Надо починить генератор. Без электричества туго. Ни света, ни тепла, ни кипятка. Как пещерные люди.
Закрываю девчонку в комнате и отправляюсь воплощать задуманное.
***
Несколько часов спустя я всё ещё жёстко ломаю голову. Устранить поломку так и не выходит, и я никак не могу догнать, в чём причина. Инструкции-то к генератору нет.
Достаю
Поколдовав над генератором ещё какое-то время, решаю сделать перерыв. Глаза слипаются после бессонной ночи. Жутко хочется спать. А лечь-то здесь и негде.
Зевая, возвращаюсь в комнату, смежную с той, в которой находится дочь Зарецкого. Там раскладываю старомодный диван советского выпуска и укладываюсь на боковую.
Сплю беспокойно и по ощущениям недолго, однако когда включаю экран телефона, с удивлением обнаруживаю, что уже четыре.
Поднимаюсь и разминаю пальцами шею.
Вздремнул так вздремнул. Вырубило конкретно. Даже не помню, как именно.
Немного взбодрившись, натягиваю на лицо балаклаву и направляюсь к двери. Посмотреть, как там Настя.
Ключ. Щелчок.
Вхожу.
Первым делом проверяю, поела ли.
Ответ отрицательный. Всё на месте: и булочка, и яблоко, и печенье.
— Ты как? — шагаю к ней.
На этот раз Настя лежит в кровати. Косы разбросаны по подушке. Глаза закрыты. Дыхание рваное и частое. Её тело пробивает дрожь.
Снова касаюсь ладонью её лба. По ощущениям и визуально сегодня её состояние хуже, чем вчера.
— Эй, — тормошу за плечо.
— Что? — тихо шепчет губами.
— Тебе совсем плохо стало?
Еле-еле поднявшись, принимает сидячее положение, собирается что-то сказать, но начинает кашлять. Да так, что не может остановиться. Приступом заходится.
Нет, так не пойдёт.
Беру бутылку с водой. Протягиваю ей, предлагая попить.
Искоса на меня смотрит, прищуривается.
— Сначала ты, — сипит охрипшим голосом.
Не сразу понимаю, что имеется ввиду, но потом до меня доходит. Боится.
— Там резьба, она новая, — пытаюсь успокоить на этот счёт.
— Пей. Не верю… — упрямо стоит на своём.
Ну ладно.
Откручиваю крышку и делаю несколько глотков негазированной жидкости. После чего передаю бутылку ей.
Забирает, продолжая внимательно за мной наблюдать. Словно ждёт чего-то, но это самое «что-то» не происходит.
Наконец, набравшись смелости, решается, однако перед этим делает то, за что в детском доме получила бы по первое число. Вытирает горлышко бутылки. Рукавом.
Не знаю почему, но этот жест брезгливости отпечатывается в памяти намертво, оставляя после себя довольно неприятный осадок. Причём, где-то глубоко в подкорке…
Ухожу оттуда, а десять минут спустя, уже будучи на поверхности, набираю брата, хоть тот и просил этого не делать.