Есть!
Шрифт:
– Я сама не понимаю, в кого он такой, – пожимала плечами мама-Мертвецова, – мы в его возрасте портвейн пили в подворотнях, а он то Ницше, то Шопенгауэра читает. То «Улисса» в подлиннике – а я его, знаете, и по-русски не дожевала.
Мама-Мертвецова как будто жаловалась на своего Дениску, но за этим поверхностным, тонким слоем недовольства просматривалась мощная кладка гордости за своего мальчика – куда там, право слово, вашим Саням и Андрюхам!
Папа-Мертвецов сыном тоже гордился, но… слишком уж нравным был мальчик. Запросто не подойдешь, на рыбалку не уговоришь.
Милые папиному сердцу простые радости Денис не понимал и не принимал: рыбалка означала для него мертвую рыбу, шашлыки – комаров и слепней, а нормальный мужской разговор – пустую трату времени недалеких и ограниченных людей.
– Да у тебя даже девушки нет! – серчал папа-Мертвецов, а Дэн ледяным тоном ответствовал:
– А зачем мне время терять на девушек? Надо будет, найду себе жену.И, правда, нашел. Когда стало надо, папе и маме Мертвецовым без объявления войны представили нежного вида особу, влюбленную по самые ушки, но при этом не утратившую врожденной способности к размышлениям. Умненькая была девочка, звали Наташей. Мама-Мертвецова полюбила Наташу всеми своими свободными чувствами – с ней и поговорить было о чем, и помолчать. Да вот незадача – прожили молодые вместе недолго, через год после свадьбы развелись, и, как ни пытала мама-Мертвецова своего Дениску, так и не раскрыл он, отчего им с Наташей не пожилось.
А время шло суетное, странное, мама и папа Мертвецовы летели к пенсии, как шагаловская пара над городом, – вцепившись друг в друга и не замечая перемен в пейзаже. Денис поспешно оканчивал очередные – бессчетные! – психологические курсы и посещал крайне подозрительные, с точки зрения мамы-Мертвецовой, тренинги. Впрочем, с родителями Денис разговаривал мало и строго по делу – он с ранних лет вел себя с ними как чрезмерно загруженный работой отец семейства, не успевающий за короткое домашнее время расслабиться и сбросить с лица угрюмую маску ценного специалиста (такие люди обычно умирают на первом году пенсии – сломать привычный график для них все равно что сломать хребет).
В квартире, которую покупали вместе с Наташей, Денис сделал роскошный ремонт, но, когда мама с папой пришли полюбоваться сынулькиными жизненными достижениями, их неприятно удивила одна комната. Она их прямо-таки покоробила – затененная шторами, с письменным столом, кожаной кушеткой и венскими стульями, комната походила на приемную морально и физически устаревшего психотерапевта.
– Зачем это, милый? – нервно хихикнула мама-Мертвецова, а папа быстро все понял.
Дениска собрался вести прием психов на дому! Вот что означали комната и мебель.
– Они такие же психи, как мы, – сказал сын, – хотя, разумеется, мы тоже психи. Но не беспокойтесь, пожалуйста, у меня они задерживаться не станут. Пять сеансов – и человек начинает жить по-новому.
Мама-Мертвецова развеселилась:
– А если я к тебе запишусь, сынок, ты мне тоже поможешь?
– Конечно, – не дернувшись, ответил Денис, – но даже пробовать не буду. Уж прости, мама, пожалуйста.
– Меня все одно, ни гипноз, ни психоанализ не берет, – похвалилась мама-Мертвецова, – так что можем и рискнуть. Или боишься, сыночка?
Денис щелчком стряхнул пылинку с венского стула:
– Я ничего не боюсь. А гипноз берет всех. Если это, конечно, не эстрада, а настоящий гипноз.
Мама-Мертвецова вызвала из памяти далекий вечер в Доме культурных машиностроителей. Багровый занавес, черный костюм, спящие зрители, и она сама (тогда еще не мама и даже не Мертвецова, а девушка Лина Костарева – совершенно другой человек) торчит, словно пугало посреди затихшего зала.
Гипнотизер нехорошо улыбается ей и дергает усами, как нашкодивший кот:
– А вы у нас, барышня, значит, невосприимчивы к гипнозу… Занятно, да, занятно. Бывает, да, бывает.
– …Давай! – сказала мама-Мертвецова и тут же пала на диванчик, разметавшись на нем, будто комсомолка, решившая наконец оставить в прошлом постылое девство.
Папа же явственно испугался и принялся тянуть маму с диванчика за руку – круглую и розовую, как батон докторской колбасы:
– Алина, не надо, слышишь! Не надо, я тебе говорю! Есть в этом что-то античное и неприятное, прошу тебя, встань!
Напрасно папа напрягал ослабшие под властью времени мышцы плечевого пояса и голосовые связки – его Алина лежала на диванчике прочно и необратимо, как «Титаник» на дне океана. Спорить с женой, пришедшей в такую духоподъемность, было бесполезно – этому папу научили долгие радостные годы совместной жизни. Вот почему он символически плюнул в сторону, хрустнул позвонками и гордо понес свой радикулит на улицу – докуривать оставшееся здоровье.
Денис же, подняв виртуальную перчатку, готовился к сеансу и видел вместо матери чужого человека. Подрагивающие темные веки, густо намазанные тенями «голубое озеро». Ровная, почти не зарисованная морщинами кожа и руки, сложенные на груди, как у мертвеца.
Алина изо всех сил пыталась не рассмеяться – и некстати вспомнила, как маленький Дениска ел на кухне блины с вареньем. Густая сладкая жижица пролилась ему на штанишки и стекала на пол так, словно мальчик писал вареньем. Алина хохотала, а парень так обиделся на нее, что ни разу после этого не соглашался ни на блины, ни на варенье. Один… два… три… Варенье… варенье… Что-то он там говорит уютное – про состояние покоя, про сон… Теперь – про сигареты… Алина встрепенулась, хотела поднять руки, но они были накрепко приклеены к груди. И попа не отрывалась от дивана. И ноги лежали на нем тяжеленными болванками.«Послушай, сын, хватит!» – попыталась сказать Алина, но язык ее тоже лежал во рту, будто стальной брусок, и, хуже того, сама она стремительно, как украденная девушка, завернутая в ковер, катилась с обрыва в пропасть. В сон.
– Когда я скажу «десять», ты откроешь глаза. – Голос Дениса вошел в комнату, словно человек.
Алина с трудом разлепила веки и оторвала ладони от груди. Тело вернулось в подчинение, серьезный сын сидел за письменным столом и внимательно смотрел на матушку. Смотрел без всякого злорадства, а с чем-то вроде сочувствия. Алина же в очередной раз удивилась тому, какой красивый мужчина – ее сын…
– Я что, наболтала лишнего? Почему ты так смотришь? – кокетливо спросила мать, поднимаясь с диванчика.