Естественное убийство – 3. Виноватые
Шрифт:
– Она взрослая, умная женщина. В иных вопросах, возможно, куда взрослее и умнее тебя. И с ней ничего не случится, узнай она правду. А ты избавишься от страхов.
– Я не могу. Я не знаю как. Рассказать Алине эту историю – означает признаться в глупости, в легкомыслии. А я всю жизнь, чуть не с самого её рождения несла ей, что женщина должна быть умна и серьёзна.
– Неважно, что мы несём нашим детям. Они такие, какие они есть.
– Ты-то откуда знаешь?! У тебя-то нет детей! Или как у Баритона? – Алёнины глаза сузились в злую щёлочку. – Как у Баритона – раскиданы
Вот оно, самое время для злых слёз и очищающей истерики. Главное – просто крепко держать за руку, не отпускать. И пусть выговорится. Но не так, как во время ожидания рейса в аэропорту – не ментально, чуть иронично: мол, плавали, знаем. Именно так – искренне, на грани. Одно дело – рассказывать о том, как мы проблевались, и совсем другое – внезапно настигшая рвота. Тут не морали читать главное, а удерживать голову так, чтобы рвотные массы не попали в дыхательные пути. Хотя ни в какое сравнение не идут муки физиологические с муками душевными.
– Алёна, бога ради, мы всё решим! У тебя мудрая дочь. Она менее подвержена… менее подвержена тому, что люди называют чувственностью. Алина, подсядь к ней шестидесятилетний мужик, скорее всего, нашла бы вежливый способ удалиться со скамейки. Гораздо хуже будет, если как-нибудь она откроет дверь своей квартиры и весьма харизматичный дяденька скажет ей: «Здравствуй, я твой папа!» Так что разговор на эту тему необходим. Я тебе помогу…
– Я не знаю. Только не сейчас! Я не хочу об этом думать… Да и не будет он ничего выяснять, раз уж двадцать с лишним лет не утрудился.
– Будет. Поверь моему чутью.
– Зачем ему это сейчас?
– Не знаю. Знаю только, что будет выяснять. А я пока выясню что-нибудь о нём самом.
– Зачем?
– Знание – сила. Был такой забавный журнал.
– Я помню! – Алёна улыбнулась сквозь слёзы.
Слава богу! Человечество расстаётся с прошлым смеясь. Разве нет?
И – да! – Северному было неприятно. Мальчики такие мальчики, даже когда им полтинник и даже более того. Но мальчики не сообщают девочкам о том, что им неприятно. Это главное отличие мальчиков всех возрастов от девочек.
– Снимем номер в «Ореанде»? И ну её на сегодня, эту Балаклаву?
– Ну уж нет! Ты знаешь, сколько тут стоит люкс?
– Сколько?
– Неделю в Риме можно студию снимать!
– А ты откуда знаешь? – несколько шутовски прищурился Северный.
Алёна Дмитриевна густо покраснела.
– Ага! Значит, у нас были планы?!
– Я на тебя страшно разозлилась. За то, что ты…
– За то, что – я, – мягко прервал её Всеволод Алексеевич. – Ничего не объясняй. Я всё знаю про купить билет и назло кондуктору пойти пешком.
Соловецкая рассмеялась.
– Но я самец! И я страшно зол! Это так… чтобы ты знала! И ещё я хочу, чтобы ты знала, что мой текущий счёт переживёт люкс в «Ореанде».
– Нет, нет, не хочу! Анна Сергеевна – невыносимо пошлый персонаж [11] . И она неразрывно связана для меня с этой гостиницей!
– Если бы меньше читали, мы были бы глупее.
– Но, возможно, жизнь наша была бы ярче?
– Нет. Я, как и ты, всегда считал «Даму с собачкой» невыносимой пошлостью.
11
Алёна Дмитриевна вспоминает чеховскую даму с собачкой.
– А Чехова – помоечным котом душ человеческих?
– Да, как и любого писателя.
– Просто есть более талантливые помоечные коты. И от этого больнее.
– Не примеривай на себя всякую чушь.
– Забавно. Я ожидала скандала. Ревности. Возможно даже, мордобоя.
– Мечта любой девочки: последующий бьёт морду предыдущему.
– Глупо, да?
– Скорее смешно. Представь себе: два весьма себе презентабельных дяденьки замшелых годов вдруг лупят друг друга по лицам на белоснежной веранде «Ореанды». И за что? Я, напротив, благодарен господину Тихонову.
– За что?
– За то, что он упустил свой шанс. Всё, хватит. Идём прогуляемся.
– Я хочу в Балакалаву. Мне нравится мансарда нашего гостевого дома. И наша хозяйка мне нравится. И твоё… твоё небезразличие к её судьбе. Ты хороший человек, Северный.
– А тебя мотает от края до края. То ты сердишься на меня за небезразличие, то… то сама вмешиваешься в судьбу нашего Сени Соколова.
– Там, где есть слово наше, надо вмешиваться до последнего!.. Кстати, мы… приняли приглашение Тихонова на ужин?
– Тебе же интересно – так почему бы и нет.
– А ты?
– Что – я?
– Тебе же неприятно! Наверное…
– Не настолько, чтобы самцовость затмила пытливый ум исследователя.
– Всё смеёшься, Северный?
– Ну, не Сева – и уже хорошо.
– Нет, ты всё-таки смеёшься!
Всеволод Алексеевич расплатился по счёту.
Весь день они с Алёной провели в Ялте. Была и канатная дорога, и посиделки на морвокзальчике, и пешим ходом – по извитым улочкам, и кабачок с шахматными досками, и всё то, что было прежде поодиночке, но вдвоём обретало новый смысл. Незачем таскать за собой багаж из прошлого – всё его содержимое как минимум вышло из моды. Другое дело – солнце, море, горы…
Глава четырнадцатая
…И дела текущие вроде добычи хлеба насущного, удовлетворения банального любопытства, долгов чести по отношению к тем, кто честен с тобой. И всего такого прочего сиюминутного.
Алёна Дмитриевна крепко спала после всех треволнений. Северный вышел на балкон мансарды с лептопом и вошёл в почту. Пришёл ответ на его запрос. На Павла Петровича Левентова в соответствующих структурах имелось не так чтобы толстое, но весьма интересное досье.