Естественное убийство. Невиновные
Шрифт:
–Этот дом. Две машины. Пара квартирок там-сям. Счёт, куда деньги переводил я, так что никаких особых миллионов у неё не было… Кажется, какие-то драгоценности были. Но не камни с именами и историей – ничего слишком ценного, ради чего можно было бы… К чему вы клоните, Всеволод Алексеевич? И как можно подстроить такое специально? Вы сами себе противоречите!
–Ни к чему не клоню. Я просто собираю информацию. Честно говоря, дорогой Леонид Николаевич, мне очень интересно докопаться до того, кто перепутал вашу внучку с парой обуви. Я попросил ментов проверить сапоги и коробку на предмет отпечатков пальцев. Хотя?.. Что дадут те отпечатки? Мы сможем сличить их с отпечатками пальцев вашей дочери, вашего зятя. С отпечатками пальцев Саши-охранника, простите, вашими и даже моими, но там могут оказаться чьи угодно отпечатки. Например, прислуги. Кстати, почему у вашей дочери нет прислуги? Она сама убирала этот дом? Тут всё вылизано, как в пятизвёздочном отеле. Так не бывает, когда в таких хоромах живут всего двое.
–Моя дочь не любила посторонних! Она всё делала сама!
–Даже беременная?
–Вы, господин Северный, несёте ересь, не соответствующую вашей репутации! – ледяным тоном произнёс Корсаков.
–Ересь?.. Возможно, возможно… Ваша дочь оставила завещание?
–Насколько мне известно – нет. Молодым девушкам редко когда приходят в голову такие вещи. Вы что думаете?!. Да нет! Олег никогда ничего такого бы не сделал! И даже не потому, что он любил Настю, а потому, что как огня боялся меня! И не только меня. Он по жизни – трус… И вообще, что за примитивный подход?! Агата Кристи давно не в моде.
–Не напирайте, Леонид Николаевич. Во-первых, не стоит выходить из себя по пустякам, только что потеряв единственную дочь. Во-вторых, вы вызвали меня не потому, что мои соболезнования особенно важны для вас. Но если я всё-таки ошибаюсь и за маской сильного уравновешенного человека скрывается обычный неврастеник – вам нужен специалист иного профиля, – жёстко отчеканил Северный.
–Простите. – В Корсакове вдруг, кажется, отпустило какую-то пружину, он судорожно вздохнул и начал говорить…
Глава четвёртая
Настя была единственной дочерью Леонида Николаевича Корсакова. Единственной, любимой, обожаемой. От единственной, любимой, обожаемой жены. Он растил дочь сам – с грудного возраста. Настина мать умерла в родах.
–По какой именно причине ваша жена «умерла в родах»? – уточнил Всеволод Алексеевич. – Полагаю, вы выясняли у врачей? Если она, конечно, рожала в родильном доме.
–Разумеется, моя жена рожала в родильном доме. Я – не пещерный человек, чтобы… – осёкся, поймав взгляд Северного. – Конечно, я выяснял. В родах что-то случилось, её потащили на операционный стол и с него уже не сняли. Это было давно, у меня были какие-то выписки, бумаги, но я их не сохранил. Точно могу сказать, что было кровотечение, и хирург говорил, несмотря на то, что они сделали всё, что могли… И вы знаете, я свято верил, что они сделали всё, что могли.
–Вера – это хорошо. Тем более что эти – могут! Могут сделать всё, что могут, и ещё сверх того. И уж если в родильно-операционном блоке не сняли со стола, то… Да любой оперирующий акушер-гинеколог не задумываясь свою почку отдаст, чтобы незнакомая или малознакомая ему баба на столе кони не двинула! Это ж материнская смертность! М-да… Так какой диагноз, уважаемый Леонид Николаевич? Напрягитесь, вы же наверняка знали – значит, вспомните.
–Да-да, я стараюсь… Врач называл что-то… Какую-то фамилию… – Корсаков потёр пальцем переносицу. – Матка… Матка… Что-то французское вертится.
–Матка Кувелера?
–Точно!
–Понятно. Хватит об этом. Рассказывайте дальше о жизни и любви. И прочем вашем семейном одиночно-отцовском анамнезе. Вы позволите мне здесь курить, Леонид Николаевич? Мне проще думать, когда я курю.
–Курите ради бога. Уже всё равно. Раньше и я здесь курил, но с тех пор как Настя забеременела… Или нет, даже раньше… С тех пор как она стала активно ратовать за слишком здоровый образ жизни… Забавно, но когда в пятнадцать лет я поймал её с сигаретой, то чуть не поколотил. А она мне кричала, что я всю жизнь курил и фотографии покойной матери все как одна с сигаретой, так почему ей нельзя, что за лицемерие!.. Господи, да пусть бы дымила как паровоз и пила как биндюжник, но была бы жива!!! – Он отвернулся.
Северный встал, налил себе на глоток виски и прикурил сигарету. Он молча пережидал. Говорить хоть что-нибудь – глупо и нелепо. Через пару минут Корсаков взял себя в руки и продолжил.
Они жили с Настей вдвоём. В известные годы Корсаков удачно занял, что называется, «свою нишу», и они, мягко сказать, ни в чём не нуждались. У Насти были лучшие няньки, отличные школы, престижные вузы. У него если и случались женщины, то в дом не допускались. Своё он уже отлюбил, когда похоронил Настину мать. Так что вполне удовлетворялся недолгими лёгкими романами, а то и вовсе… ну вы понимаете. Дочь подрастала здоровой, красивой и неглупой. Окончила школу почти с одними пятёрками. Затем стала менять университет за университетом – и на родине, и за границей – ей нравилось учиться. Слава богу, папино состояние позволяло Насте искать, так сказать, себя, не заботясь о хлебе насущном. Вероятно, он во многом виноват. И слишком большая его любовь к дочери, и чрезмерная забота о ней – наверняка не оправдание. Если вовсе не отягчающие обстоятельства… Получив три высших образования, Настя как-то так ни к какому берегу и не прибилась. «Балет и керамика». Чёрт, опять кругом он, отец, виновен. Ведь отлично понимал, что человеку необходимо в первую очередь ремесло. Хорошее такое ремесло. Уметь делать что-то руками. Сапоги, как Лев Толстой. Или чемоданы – как Менделеев. Человеку, в голову которого уложено теоретического книжного
–Да за что же мне вас прощать? – Северный выдал реплику. Просто потому, что Корсаков замолчал. И Всеволод Алексеевич опасался, что безутешный отец сейчас будет выдавать стандартные реакции нормального безутешного отца. А господин Северный судмедэксперт, а не психоаналитик и не священник. Хотя судмедэксперт тоже человек и, само собой, сочувствует чужому горю. Особенно – такому горю. Так что иногда можно и о «Дефендере» поговорить. Ингибиторный трёп. Замедляет горение души потерпевшего. Так что он продолжил: – Я не знаю ни одной сумки, что могла бы исполнить трюк «Прохождение сквозь стену». А «Дефендер», да если ещё и слегка тюнингованный, – как с добрым утром. Так что вас прощать за свой «Дефендер» мне не приходится, а ему я давно простил всё на свете, даже жёсткую подвеску. Он у меня хоть и суровый мужик, но к девочкам богатых папенек претензий не имеет. Мой «Дефендер» и сумки из страусов – сущности из сильно параллельных измерений. Так что оставим мой дешёвый железный чемодан и вернёмся к…
–Да-да, конечно. Я обычно не страдаю словоблудием и…
–Будем считать сегодняшний день достаточно необычным. Продолжайте.
Разодетая «от последних коллекций» Парижа и Милана Настя никак не могла устроить личную жизнь. Сумками, шляпами, обувками и драгоценностями можно поразить лишь воображение подруг. Мужчинам требуется нечто иное. Нормальным мужчинам. Но где они, те нормальные мужчины? Настя, разумеется, периодически встречалась с какими-то «мальчиками». Впервые, помнится, ухажёр у неё завёлся лет в семнадцать. Длинноволосое неухоженное создание на десяточку её старше. Сильно творческая, знаете ли, личность. Художественный оформитель какого-то театра. Такой, из «сильно талантливых». Иногда начинает казаться, что слово «талант» в нашем наизнанку вывернутом мире уже не просто обыкновенное существительное, а диагноз. «Он – талант!» – и всё. Можно уже ничего не делать. Потому что кругом агрессивные бездари. У таких «талантов» заранее все индульгенции выписаны. Вот и у художественного сильно талантливого оформителя была «бездарная» сожительница. Которая, пока он, «талант», по полгода лёжа на диване обдумывал концепцию очередных нелепых декораций к очередному же нелепому «артхаусу», вламывала не за страх, а за совесть на ниве аэрографии, росписи стен особняков и в конце концов тех самых декораций, что «талант» так и не удосуживался в своём диванном «творческом процессе» натворить и сдать к сроку. И вот такой подарок «под тридцатник» стал за его Настенькой, с позволения сказать, ухаживать.