Естественный отбор
Шрифт:
— Опасаясь Интерпола, которым его шантажирует Походин, Скиф живет по фальшивым документам на фамилию некоего Луковкина. Я предложил ему помощь в оформлении паспорта на его настоящую фамилию. Отказался наотрез, а зря. Подлинный паспорт ему сейчас ой как понадобится.
— Зачем?
— Незадолго до гибели Ольга Коробова перевела свое немалое состояние на их общую дочь и до ее совершеннолетия сделала его управителем этого состояния. Как же он вступит в управление под чужой фамилией?
«Может, Коробову все же убрал кинутый ею Мучник?» — выслушав Шведова, снова подумал Дьяков.
Он уже знал из оперативных материалов, что зарубежная недвижимость и активы Коробовой и Мучника были оформлены на одну Коробову. Криминал часто прячется за подставных лиц. Но что-то мешало Инквизитору принять такую версию.
— Почему она сделала управителем Скифа, а не своего цюрихского папашу? — хмуро спросил он. — Тот к совершеннолетию внучки удвоил бы ее состояние.
— Чужая душа — потемки, — неохотно ответил Шведов. — Тут не все мне ясно…
Шведов достал из кейса и протянул генералу два сложенных вместе листка:
— Прочитайте вот это.
— Что это? — прочитав их, раздул ноздри Инквизитор.
— Одно — подлинное письмо Ольги Коробовой Скифу, Скворцову Игорю Федоровичу, отцу ребенка, написанное ею в день своей гибели, а другое — искусная подделка, подброшенная людьми Фармазона в багажник его машины.
— Людьми Фармазона — не ошиблись? — вскинулся Инквизитор и вслух перечитал последние строки подлинного письма Ольги: «Умоляю, не отдавай Нику моему отцу! Не отдавай Нику моему отцу!!!»
От этих слов у него зарябило в глазах… Значит, след по поставкам оружия со складов ЗГВ на Кавказ и Ближний Восток и убийство журналистки Коробовой как-то связаны между собой и… и, страшно подумать — оба ведут к ее родному отцу…
— Откуда взялось подлинное письмо Коробовой? — поднял он на Шведова глаза.
— Из домашнего сейфа генерала Походина, — смутился тот. — А ему Кулемза оставил отличную ксерокопию.
Генерал покачал головой и спросил в упор:
— Чего хочешь от меня?
— Санкцию на немедленное водворение Походина в Лефортово.
— Что ему предъявишь?
— Букет! — напористо бросил Шведов. — Кроме убийства журналистки Коробовой, как минимум — нелегальную торговлю оружием и связь с организованными преступными группировками.
— Смел ты, Шведов, смел. На сделках с оружием его подписей нет, как нет теперь у нас и главного свидетеля — Коробовой. Сомнительно доказать и его связь с оргпреступностью, — урезонил его Инквизитор и подумал про себя: «На понял Фармазона не расколешь. И вся его кабинетная шайка — соль земли русской — такую круговую оборону займет, что пушками ее не прошибешь». — В одном ты прав, Максим, — преступление не может быть без наказания. Не может!..
— Действовать надо быстро, товарищ генерал, пока Походин не опомнился, — приняв раздумья Инквизитора за нерешительность, настаивал Шведов.
— Быстро только кошки плодятся, — улыбнулся Дьяков, кивнув на потолок. — Согласовать надо… Зайди дня через два.
— Но, товарищ генерал…
— Через три дня!.. Кстати, — Инквизитор посмотрел на письма Ольги, — мне ты тоже ксерокс подсунул, а где оригинал?
— В надежном месте.
— Переложи в еще более надежное, Максим…
— Разрешите идти, товарищ генерал-лейтенант?
— Иди.
Раздосадованный Шведов четким шагом вышел из кабинета, а Инквизитор снял трубку телефона:
— Кулемза, последние оперативные материалы по Питону, Фармазону и Мучнику срочно мне на стол…
Этой ночью во сне Скиф уже миновал тот пустынный разъезд, на котором ему гадала цыганка. Теперь афганская «кукушка» по узкоколейке завезла его в степной кишлак с десятком землянок. По станционному громкоговорителю по-русски и почему-то по-узбекски объявили о том, что поезд задерживается в пути следования на два часа.
Скиф вышел из душного вагона к разрушенной саманной станции, возле которой сидел на корточках знакомый уже большеголовый афганский цыган в обрезанных сапогах, но на голове у него на этот раз была не тюбетейка, а форменная железнодорожная фуражка.
С неба жарило полуденное солнце. На горизонте виднелись белые саманные мазанки, крытые желтым камышом. На площадке за станцией мальчишки играли в бараньи бабки.
Скиф попил у станции теплой противной воды из цинкового бака и подошел к игрокам.
Те с криками «шайтан» и «шурави» метнулись от него, как цыплячий выводок от коршуна, остался только босоногий бритоголовый цыганенок, знакомый ему по электричке.
— Денга есть? — с вызовом спросил цыганенок, глядя снизу вверх, щуря один глаз от яркого солнца.
— Нет, — вывернул карманы военных бриджей Скиф, который даже во сне удивился, почему он всегда без денег.
— А на что играть будешь? — спросил мальчишка, балансируя на одной ноге и склонив, как пичужка, голову на плечо.
Скиф пожал плечами.
— Давай на жизнь, — лукаво блеснул черными глазами чумазый пацаненок и почесал ногтями черное от загара и грязи пузо.
— Мою? — спросил Скиф с таким неподдельным удивлением, будто никогда не ставил на свою жизнь в бою.
— Кому нужна жизнь солдата!.. Она ничего не стоит… Ставишь жизнь на эту бабку? — Мальчишка потер ногу о ногу и запрыгал вокруг Скифа.
Потом он достал из глубокого кармана маленькую косточку.
— Вот на эту… Нравится? — он вприщур, испытующе уставился на Скифа.
— Не на свою ли жизнь хочешь поставить, чертенок?
— Нэ-нэ-нэ. Это жизнь маленькой красивой русской девочки.
— А как ее зовут?
— Ника…
Скиф хотел взять у цыганенка бабку, чтобы рассмотреть ее, но мальчишка сжал кулак и отбежал в сторону. Подразнив его оттуда косточкой, он затем поставил ее в центре кона. Вернувшись на прежнее место у контрольной черты на песке, чумазый сорванец хорошо размахнулся и сильно метнул биту.