Эстетика однополой любви в древней Греции
Шрифт:
Все как наказана спесь: щеткой густою волос!»
(№ 1479). (№ 32 (АП XII 96), пер. Ю.А.Голубца [Эпиграмма 1993, с.311])
«Смертные вовсе не зря повторяют одну поговорку:
«Боги не всем дают то, что им нужно бы дать!»
Безукоризнен твой лик, и в глазах твоих скрыта невинность
Славная, и красотой грудь неустанной цветет –
Всех превосходишь ты юношей этим, да только вот ноги
Так не красивы, как всё прочее, милый, в тебе!
Пусть сандалии
Модным фасоном, и ног формой понравишься всем!»
(№ 1480). (№ 33 (АП XII 116), пер. Ю.А.Голубца [Эпиграмма 1993, с.312])
«Пьяный пойду и спою очень громко… Прими же, мой милый,
Этот венок, ведь он весь страсти слезою омыт!
Долог мой путь пребудет, ведь час уже поздний – спустился
Мрак… А мне Фемисон светит, как светоч в ночи!»
(№ 1481). (№ 34 (АП V 200), пер. Ю.А.Голубца [Эпиграмма 1993, с.312])
«Некогда я на камнях, омываемых влагой, лежала,
Лакомясь на глубине пышной травою морской.
Ныне сладостный вестник Киприды благовенчанной
Спит у меня на груди – нежный малютка Эрот!»
(№ 1482). (№ 55 (АП XVI 6), пер. Ю.А.Голубца [Эпиграмма 1993, с.317])
«Образ орла принял Зевс, представ пред красой Ганимеда,
Мать же Елены увлёк, в лебедя, он, превратясь.
Но совместимы ль утехи? Другим – и другое послаще.
Одновременно люблю то и другое и я!»
(№ 1483). (Аноним (АП V 65), пер. Е.В.Свиясова [Эпиграмма 1997, с.125])
«Тех, кто полюбит меня, полюблю, и возненавижу
Тех, кто меня оттолкнет: опытен в том и другом!»
(№ 1484). (Аноним (АП XII 103), пер. Ю.А.Голубца [Эпиграмма 1999, с.483])
« Что сказал бы, полюбив, Эрот
Пламенем кто загасил мое пламя, лампадой – лампаду?
Кто натянул тетиву и моей тетиве угрожает?
Новый с Эротом Эрот всей силой моею сравнялся».
(№ 1485). (Аноним (АП IX 449), пер. В.Н.Ярхо [ВДИ. 2001. № 2. С.34])
Вариации.
Из стихотворений Константиноса Кавафиса
«Один из их богов»
Когда один из них появлялся под вечер
на рыночной площади Селевкии
под видом статного, безупречно красивого юноши,
с блеском счастливого бессмертия во взгляде,
расточая ароматы иссиня-черных волос,
прохожие замирали в удивлении
и спрашивали друг друга, кто он,
сирийский грек или чужестранец.
И лишь немногие, приглядевшись, понимали
и уступали дорогу.
А он исчезал за колоннадой,
в предвечерней тени, невидимый за желтыми огнями,
углубляясь в кварталы, что живут только ночью
средь хмельного разгула, распутства и оргий,
а прохожие все смотрели, недоумевая,
кто из Них явился им сегодня
и ради каких запретных наслаждений
спустился он на улицы Селевкии
из Высочайших Благословенных чертогов»
(пер. Р.Дубровкина [Кавафис 2000, с.86])
«Могила Лания»
Ланий, которого, Марк, ты любил, вовсе не здесь,
в могиле, к которой ты ходишь и часами льешь слезы.
Ланий, которого ты любил, - дома, рядом с тобой,
когда, запершись, ты глаз не сводишь с его портрета,
он все сохранил, что стоило сохранить,
он все сохранил, что было любимо тобой.
Помнишь ли, Марк, как ты пришел из дворца, от наместника,
с живописцем, прославленным киренейцем, и тот,
увидев твоего друга, тотчас задумал
уловку искусную и старался вас убедить,
что на картине твой друг должен предстать Гиацинтом
(эдак картина имела бы больше шансов прославиться).
Однако твой Ланий свою красоту в наем не сдавал
и, наотрез отказавшись, потребовал изобразить на картине
не Гиацинта и не кого бы то ни было,
а Лания, рожденного Раметихом, александрийца»
(Пер. С.Ильинской [Кавафис 2000, с.87])
«Иудей (50 год)»
Художник и поэт, бегун и дискобол,
красивый, как Эндимион, Ианфий, сын Антония,
был из семьи, где чтили синагогу.
Он часто говорил: «Благословенно время,
когда оставив поиски прекрасного
и вместе с ними строгий эллинизм
с его неудержимым поклоненьем
молочно-белым рукотворным формам,
я становлюсь таким, каким всегда
мечтал остаться – сыном иудеев,
святых и мудрых иудеев верным сыном».
Звучала страстно речь его: «Навек
остаться верным сыном иудеев».
Но это были только лишь слова –
Искусству и Неодолимой Неге
он поклонялся, сын Александрии»
(пер. Е.Смагиной [Кавафис 2000, с.108])
(№ 1486). «И добравшись до Дикеархии, которую италийцы зовут Путеолы, я, подружившись с Алитиром (это был мимический актер, родом иудей, который чрезвычайно нравился Нерону), а через него познакомившись с женой Цезаря Поппеей, упросил ее и устроил так, чтобы священники были как можно скорее освобождены». (Иосиф Флавий. Жизнь 16, пер. Д.Е.Афиногенова [Иосиф 2006- (2006. № 4), с.222])