Эстетика однополой любви в древней Греции
Шрифт:
Федр
« Прометей»
Спросил другой: откуда на земле взялись
Кинеды и трибады? Объяснил Эзоп:
Однажды Прометей, создатель глиняных
Людей, столь хрупких пред судьбы ударами,
Те члены их, что стыд прикрыл одеждою,
В теченье дня отдельно изготовивши,
Чтобы затем приладить их как следует,
Внезапно Вакхом позван был на пиршество
И, переполненный обильным нектаром,
Воротился поздно, шагом неуверенным.
Тогда-то, в полусне, напутав с пьяных глаз,
Мужскому полу он приладил женские,
А
С тех пор извращены утехи похоти».
(№ 2291). (Федр IV 16, пер. М.Л.Гаспарова [Античная басня 1991, с.305])
Ср. шумерский миф («Сказание об Энки и Нинмах»).
От предыдущей басни IV 15, героем которой был Прометей, сохранились только два стиха непристойного содержания [Античная басня 1991, с.478].
Персий
Сатиры (пер. Ф.А.Петровского)
«Но ведь приятно, коль пальцем покажут и шепчут все: «Вот он!» -
Иль что диктуют тебя целой сотне кудрявых мальчишек,
Вздором считаешь?»…
(№ 2292). (Персий I 28-30 [Сатира 1989, с.98])
Персий – не сторонник данного мнения.
«Видя, что сами отцы близорукие это вбивают
В голову детям, ужель об источнике спрашивать станешь
Нашей пустой болтовни и о том непотребстве, с которым
Прыгают так у тебя на скамьях безбородые франты?»
(№ 2293). (Персий I 79-82 [Сатира 1989, с.100])
«Если же нежишься ты, натеревшись духами, на солнце,
Локтем тебя подтолкнув, незнакомец какой-нибудь рядом
Плюнет и скажет: «Хорош! Все чресла и части срамные
Выполоть и напоказ выставлять свое дряблое гузно!
Если ты чешешь свою раздушенную байку на скулах,
Бритый зачем у тебя червяк торчит непристойный?
Пятеро банщиков пусть эти грядки выщипывать будут
Или вареный твой зад мотыжить щипцами кривыми, -
Папоротник этот твой никаким плугам не поддастся».
(№ 2294). (Персий IV 33-41 [Сатира 1989, с.107])
«Верно, свобода нужна, но не та, по которой любому
Публием можно стать из трибы Велинской и полбу
Затхлую даром иметь. О невежды, которым квиритов
Делает лишь поворот! Вот трех ассов не стоящий конюх
Дама, подслепый питух, что тебя и на сене надует,
А повернет господин, и мигом тут обернется
Марком твой Дама…»
(№ 2295). (Персий V 73-79 [Сатира 1989, с.109])
Лукан
«Коль попадутся тебе наши книжки, Полла-царица,
Шутки читая мои, лба своего ты не хмурь.
Твой знаменитый певец, Геликона нашего слава,
На Пиэрийской трубе ужасы певший войны,
Не устыдился сказать, игривым стихом забавляясь:
«Коль Ганимедом не быть, Котта, на что я гожусь?»
[ 'Si nec pedicor, Cotta, quid hic facio?']
(№ 2296). (Марциал X 64 [Марциал 1994, с.272])
Полла – вдова Лукана.
Тиберий
(№ 2297). «[ Тиберий] писал и греческие стихи и подражание Эвфориону, Риану и Парфению: этих поэтов он очень любил, их сочинения и изображения помещал в общественных библиотеках среди лучших древних писателей, и поэтому многие ученые наперебой посвящали ему многочисленные о них сочинения» (Светоний. Тиберий 70 [Светоний 1993, с.99])
(№ 2298). «[ 32 г.] Неоднократно высаживаясь в окрестностях Рима и побывав даже в садах на Тибре, он [ Тиберий] снова вернулся к скалам и уединенному острову на море, стыдясь своих злодеяний и любострастия, которым он проникся с такой необузданностью, что, подобно восточному деспоту, осквернял грязным развратом свободнорожденных юношей. И возбуждали в нем похоть не только телесная красота, но в одних – целомудрие юности, в других – знатность рода. Тогда впервые вошли в обиход такие неизвестные прежде слова, как селларии и спинтрии – одно, связанное с названием гнусного места, где совершались эти распутства, другое – с чудовищным его видом. Рабы, которым было поручено разыскивать и доставлять к Тиберию юношей, податливым раздавали подарки, строптивых стращали угрозами, а если кого не отпускали близкие или родители, тех они похищали силою и делали с ними все, что им вздумается, словно то были их пленники» (Тацит. Анналы VI 1 [Тацит 1993, с.147])
(№ 2299). «(43, 1) Но на Капри, оказавшись в уединении, он дошел до того, что завел особые постельные комнаты, гнезда потаенного разврата. Собранные толпами отовсюду девки и мальчишки – среди них были те изобретатели чудовищных сладострастий, которых он называл «спинтриями» - наперебой совокуплялись перед ним по трое, возбуждая этим зрелищем его угасающую похоть.
(2) Спальни, расположенные тут и там, он украсил картинами и статуями самого непристойного свойства и разложил в них книги Элефантиды, чтобы всякий в своих трудах имел под рукою предписанный образец. Даже в лесах и рощах он повсюду устроил Венерины местечки, где в гротах и между скал молодые люди обоего пола предо всеми изображали фавнов [Panisci] и нимф. За это его уже везде и открыто стали называть «козлищем» [Caprineus], переиначивая название острова.
(44, 1) Но он пылал еще более гнусным и постыдным пороком: об этом грешно даже слушать и говорить, но еще труднее этому поверить. Он завел мальчиков самого нежного возраста, которых называл своими рыбками, и с которыми он забавлялся в постели. [ перевод смягчен, в оригинале«Ut natanti sibi inter femina versarentur ac luderent, lingua morsuque sensim adpetentes atque etiam quasi infantes firmiores, necdum tamen lacte depulsos, inguini ceu papillae admoveret»] К похоти такого рода он был склонен и от природы и от старости.
(2) … Говорят, даже при жертвоприношении он однажды так распалился на прелесть мальчика, несшего кадильницу, что не мог устоять, и после обряда чуть ли не тут же отвел его в сторону и растлил, а заодно и брата его, флейтиста; но когда они после этого стали попрекать друг друга бесчестием, он велел перебить им голени» (Светоний. Тиберий 43-44 [Светоний 1993, с.90])
(№ 2300). «Был способен на самый изысканный разврат с людьми любого возраста и пола и особенно жестоко карал невинных, как своих [близких], так и посторонних. (2) Всегда ненавидя многолюдные города, он удалялся на остров Капри, чтобы скрывать свою порочную жизнь» (Аврелий Виктор. О цезарях II. Тиберий 1-2, пер. В.С.Соколова [Римские историки 1997, с.78])