Эта страшная и смешная игра Red Spetznaz
Шрифт:
Прохладная приятность крыжовника закончилась.
Глеб, не глядя в вазу, пошарил по пустому прозрачному донышку. Сожалея об аппетитной утрате, улыбнулся, посмотрев внимательно на похорошевшую Ингу, на всё ещё чёткие губы, на две такие славные морщинки в уголках её глаз.
– Нет, не могу вспомнить эту особу. Не знаком был ранее. А ты сама-то как?
– Что?
– Выбрала бы себе кого поприличней, миледи. Из иностранных-то посетителей.
Инга обернулась так резко, что Глеб едва успел спрятать блеск хохочущих глаз.
– Ты на что намекаешь?
– Да так, вспомнил одного торговца потрошками. Он же ведь к тебе с серьёзными намерениями тогда подкатывался, да? Или это мне добрые люди просто настроение хотели испортить?
– Подкатывался…
Всё то, что ему нужно было знать, Глеб Никитин всегда знал, и не было для него сейчас никакой необходимости смущать лишними расспросами зардевшуюся Ингу.
С последней прошлогодней группой участвовать в игре прилетел финский предприниматель Харри Кивела – весьма успешный поставщик замороженной крови и потрохов для российских зверосовхозов.
Усманцев-старший почему-то тогда страшно настойчиво дозванивался до Глеба несколько раз, отыскал его на краю земли, требовал выслушать его очень подробный отчёт о совместных делах, а сам, старый конспиратор, странно покряхтывая в телефон, почему-то упрямо всё сворачивал разговор на ливерного финна и на хозяйку ресторана «Собака Павлова».
Инга хотела было привычно пококетничать, но, увидев серьёзную синюю глубину глаз Глеба, смутилась ещё больше. И, немного помолчав, ответила задумчиво.
– Скучные они все. И финн этот твой тоже…
Без кофе было никак не обойтись.
А разговаривать они продолжали так же, иногда остро встречаясь внимательными взглядами, иногда просто и бережно подшучивая друг над другом.
– Противно быть не самим собой. Не по мне изображать бравого вояку, этакого американского сержанта, подыгрывать этим релаксирующим ребятам, даже понарошку.
– Почему? Из тебя, по-моему, получился бы очень хороший военный!
– Ни-за-что! Есть три серьёзные причины, по которым я никогда не буду состоять ни на какой должности. Во-первых, и ты это прекрасно знаешь, дисциплина и я – несовместимы. Второе вытекает из первого – не люблю подчиняться. Особенно дуракам. И, самое главное и принципиальное для меня, – любая униформа вчистую убивает творчество.
– Было время, когда многие бывшие военные трудно входили в общепринятый бизнес из-за узости мышления, а я – тоже с проблемами – из-за широты моих личных амбиций.
Инга всплеснула руками.
– Ну, ведь ты же по-настоящему умный!
– Однако, ах, как верно ты говоришь, слюшай, хорошо слышать такие слова!
С акцентом и поднятым вверх указательным пальцем Глеб, как и хотел, был действительно забавен.
– Почему ты со мной так часто соглашаешься?! Ни за что не поверю, что ты ни с кем не споришь, только со мной?
– Зачем попусту обижать или расстраивать людей?
Глеб посерьёзнел, поглаживая пальцем кофейную чашку.
– Почти всегда я разговариваю не ради себя, не с целью выставить свою персону в выгодном свете, добиться чьего-либо расположения или пристального внимания. Давно уже выбираю тон или способ общения, способный сохранить спокойствие собеседника. С добрым обжорой я говорю о соусах и вкусе теплых лангустов, пойми – не про своё же бессистемное питание и презрение к тщательной кулинарии мне такому человеку рассказывать. Он же расстроится, он будет обижен! Нет, так с людьми нельзя.
С истовым огородником я поддерживаю разговор о пользе раннего мульчирования и об удивительных свойствах черной пленки при возделывании клубники. Если же я честно скажу, что его убогие шесть соток и будка с инвентарем, называемая в определенных кругах дачей, по моему глубокому убеждению, есть богатство нищеты, он может и впрямь начать пристально думать в этом направлении и опять же может разочароваться в себе. Я этого тоже не хочу.
А сейчас, в этом вынужденном походе, мне разговаривать особенно-то и не с кем. Иностранцы немы, мой соотечественник Бориска юн. И поэтому с ними мне приходится говорить коротко и смешно.
Не спрашивая Глеба, Инга, поднявшись со скамейки, взяла со стола его пустую чашку.
– Ещё немного тебе, горячего.
Он замолчал.
Протерев большой салфеткой чистое блюдце, Инга задумчиво приложила пальцы к губам.
– И почему с тобой всегда так часто всё это происходит? Истории разные, случаи?
– Потому что для меня это интересно.
Мудрая женщина всегда поймёт, если именно ей мужчина захочет сказать что-то действительно стоящее и важное для него.
– Зато со мной не бывает другого. Это вроде как закон сохранения энергии или сообщающихся сосудов. Приключений я имею достаточно. Встречаюсь с очень интересными людьми, попадаю в забавные переделки… Ты права, многовато их для примерного обывателя, для его спокойного и размеренного бытия. Но именно из-за этого изобилия необычного в моей жизни нет милиционеров, паспортисток, нет домкратов, шрусов и гаишников. Я до сих пор не знаю разницы между ОСАГО и КАСКО, у меня нет личной больничной карты, нет начальников, коллег, нет дурацких посиделок в бане, злобной бессмысленной охоты на невиновных зверей и птиц, нет пьяных соплей, завистников, я не имею никогда тупого похмелья и стыда мелких обманов.
Я не имею счастья пересекать двойную сплошную, не пью с соседскими мужиками в гаражах, не трачу время на обсуждение мобильных тарифов и планов. В свободное время не валяюсь на диванах, не смотрю и не обсуждаю ни с кем разных ксюш и полезных диет.
Вот у меня и освобождается время для другого. Для приключений.
– Так просто?
Непривычное собственное многословие изумило даже Глеба.
– Да, всё просто. Элементарно, Ватсон! Не кури – и у тебя не будет перекуров.
– Некоторые знакомые, особенно те из них, кто имеет отношение к творчеству, от чистого сердца соболезнуют мне, говорят, что я – неформат. Высокая похвала для такого беззаботного типа! Именно этого я и добивался всю жизнь – не быть в формате. Особенно в таком…