Этика свободы
Шрифт:
Таким образом, фундаментальной ошибкой Берлина оказалась неспособность определить отрицательную свободу как отсутствие физического вмешательства в личность и собственность индивида, в принадлежащие ему по справедливости права собственности, определенные в широком смысле. Не придя к этому определению, Берлин запутался и закончил фактическим отказом от концепции отрицательной свободы, которую пытался защитить и волей-неволей перебрался в лагерь сторонников «положительной» свободы. Более того, Берлин, загнанный в угол критиками и обремененный поддержкой принципа laissez-faire, перешел к фанатичным и внутренне противоречивым нападкам на этот принцип, как на нечто, угрожающее отрицательной свободе. К примеру, Берлин пишет, что “пороки неограниченного принципа laissez faire ... ведут к грубым нарушениям “отрицательной” свободы ... включая свободу самовыражению и объединения”. Помня, что принцип laissez faire
«гибели личной свободы за время правления неограниченного экономического индивидуализма – об условиях существования угнетенного большинства, особенно в городах, чьи дети истощались в шахтах и на фабриках в то время, как их родители жили в бедности, страдали от болезней и невежества – о ситуации, в которой разговор об удовлетворении потребностей бедных и их законных правах ... стал просто гнусной насмешкой». [8]
Неудивительно, что Берлин продолжал нападать на таких последовательных либертарианцев, сторонников чистой доктрины laissez faire, как Кобден и Спенсер вместе с запутавшимися и противоречивыми классическими либералами Миллем и де Токвилем.
Инвективы Берлина отягощены гибельными базовыми проблемами. Одна из них – полное игнорирование современных историков Промышленной Революции, таких как Эштон, Хайек, Хатт и Хартвелл, показавших, что новое индустриальное общество скорее уменьшило бедность и истощение трудящихся, включая трудящихся детей, чем наоборот. [9] Но на концептуальном, теоретическом уровне также остались гибельные проблемы. Во-первых, абсурдно и внутренне противоречиво доказывать, что принцип laissez-faire или экономический индивидуализм попирают индивидуальную свободу. Во-вторых, Берлин начинает в явном виде критиковать верную концепцию “отрицательной” свободы, опираясь на теории “положительной” власти и благосостояния. Берлин достигает высот (или глубин) своего подхода, когда он нападает на отрицательную свободу непосредственно за то, что она
«используется для того ... чтобы дать власть сильным, грубым и беспринципным против человечных и слабых... Свобода для волков всегда означает смерть для овец. Кровавая история экономического индивидуализма и неограниченной капиталистической конкуренции ... сегодня не нуждается в преувеличениях». [10]
Критическая ошибка Берлина состоит в постоянном смешении свободы и экономики свободного рынка с их полной противоположностью – насилием и агрессией. Обратите внимание на постоянное использование терминов “вооружение”, “жестокость”, “волки и овцы” и “кровавый” - всех терминов, применимых только к насилию и агрессии в том виде, в котором они обычно используются государством. И затем он связывает эту агрессию с ее противоположностью – мирным и добровольным процессом свободного обмена в рыночной экономике. Напротив, неограниченный экономический индивидуализм всегда вел к мирному и гармоничному обмену, который вел к выгодам в особенности для “слабых” и “овец”. И ведь это именно те “овцы”, которые не смогли бы выжить в дебрях государственного управления экономикой. Именно они получили наибольшие выгоды от свободной конкурентной экономики. Даже поверхностное знакомство с экономической наукой и, в частности, с законом сравнительных преимуществ Рикардо, привело бы сэра Исайю к этому верному пониманию. [11]
Примечания:
1. Isaiah Berlin, Two Concepts of Liberty (Oxford: Oxford University Press, 1958), p. 7.
2. Isaiah Berlin, "Introduction," Four Essays on Liberty (Oxford: Oxford University Press, 1969), p. xxxviii.
3. Там же., p. xxxviii. Также см. William A. Parent, "Some Recent Work on the Concept of Liberty," American Philosophical Quarterly (July 1974): 149-53. Профессор Пэрент добавляет к своей критике то, что Берлин игнорирует случаи, когда люди действуют не так, как «на самом деле» желают, в связи с чем Берлин должен признать, что в его трактовке свобода человека не ограничивается, если тому запрещают делать что-то, что тот «не любит». Трактовку Берлина, тем не менее, можно исправить, если мы интерпретируем «желание» или «потребность» в формальном смысле как свободно выбранную индивидом цель, а не в смысле чего-то, что ему гедонистически или эмоционально «нравится». Там же., pp. 150-52.
4. Berlin, Four Essays on Liberty, p. 122.
5. Там же, pp. xxxix-xl.
6. Более того, если даже запретить X отказ в найме Y на основании цвета волос, тогда препятствие на основе «изменяемых человеческих порядков» появится теперь перед Х. С учетом пересмотренного Берлином определения свободы, удаление препятствий не может увеличить свободу - оно может только дать одним людям преимущества за счет других. Я обязан этим замечанием доктору Дэвиду Гордону.
7. Parent, "Some Recent Work," pp. 152-53.
8. Berlin, Four Essays on Liberty, pp. xlv-xlvi
9. Смотрите F.A. Hayek, ed., Capitalism and the Historians (Chicago: University of Chicago Press, 1954); and R.M. Hartwell, The lndustrial Revolution and Economic Growth (London: Methuen, 1971).
10. Berlin, Four Essays on Liberty, p. xlv.
11. См. также Murray N. Rothbard, "Back to the Jungle?" in Power and Market, 2nd ed. (Kansas City: Sheed Andrews and McMeel, 1977), pp. 226-28.
Глава 3. Ф.А. Хайек и понятие принуждения [1]
В монументальной работе «Конституция свободы» Ф.А. Хайек пытается создать систематическую политическую философию на основании индивидуальной свободы. [2] Он очень хорошо начинает, определяя свободу как отсутствие принуждения, поддерживая, таким образом, теорию «отрицательной свободы» более основательно, чем это делает Исайя Берлин. К сожалению, ужасная и фундаментальная ошибка вкрадывается в систему Хайека, когда тот начинает определять принуждение. Вместо определения принуждения так, как это сделано в нашей работе, как агрессивного использования физического насилия или его угрозы против другого лица или его (законно приобретенной) собственности, Хайек определяет принуждение куда более размыто и наивно: к примеру, как «управление окружением или жизненными обстоятельствами индивида так, чтобы во избежание большего зла он был вынужден действовать не в соответствии со своими исходными планами, а по плану, служащему целям другого»; и вновь: «Принуждение имеет место, когда действия одного индивида направляются на службу чужой воле, не на его собственные, а на чужие цели». [3]
Принуждение в определении Хайека, безусловно, включает агрессивное использование физического насилия, но его определение, к сожалению, также включает и мирные неагрессивные действия. Так, Хайек утверждает, что «угроза применения силы или насилия – это наиболее важная форма принуждения. Но она не синонимична понятию принуждения, так как угроза насилия – не единственная форма применения принуждения». [4]
Каковы же тогда другие, ненасильственные «формы», в которых Хайек считает возможным принуждение? Одна из таких чисто добровольных форм взаимодействия это взаимодействие с «ворчливым мужем» или «сварливой женой», которые могут сделать жизнь другого человека «невыносимой, если не будут удовлетворяться все их желания». Здесь Хайек признает, что было бы абсурдным объявлять незаконными дурное настроение или сварливость, но делает это на том ошибочном основании, что это повлечет «еще большее принуждение». Но «принуждение» на самом деле не имеет количественного выражения; действительно, как можем мы сравнить разные «степени» принуждения, особенно, если они подразумевают сравнение между разными людьми? Разве не очевидно фундаментальное качественное различие, различие в виде, между сварливостью жены и использованием аппарата физического насилия для того, чтобы объявить незаконной или ограничить эту сварливость? Очевидно, что фундаментальная проблема Хайека в том, что он использует термин «принуждение» в качестве собирательного и включает в него не только физическое насилие, но также и добровольные, ненасильственные и неагрессивные действия, такие как придирки жены. Правильный ответ состоит, конечно же, в том, что жена или муж всегда свободны покинуть агрессивного партнера, а оставаться вместе – это ее или его добровольный выбор. Сварливость может быть морально или эстетически неудобной, но едва ли она является принуждением в смысле, аналогичном использованию физического насилия.
Смешение двух разных типов действия может привести к путанице. Но не только к путанице, но и к внутренним противоречиям, так как Хайек включает в понятие «принуждение» не только агрессивное физическое насилие, т.е. принуждение к действию или обмену, но также и некоторые формы мирного и добровольного отказа от совершения обмена. Очевидно, что свобода совершения обмена необходимо включает и аналогичную свободу воздержаться от обмена. Однако Хайек подвергает сомнению некоторые формы мирного отказа совершать обмен как «принудительные», таким образом, объединяя их с принудительными обменами. В частности, Хайек утверждает, что