Этнография
Шрифт:
— Ты, душа и тело. А что такое дух? — спросил он. — Это ты или это душа? Но не тело явно, да? Ну, ты или душа?
— Наверное, я, — говорю. — Это высшее же по сравнению с душой.
— То есть твой дух — это ты?
— Слушай, раз мой дух, — значит, это не совсем я.
— Ну, так а что же это никогда не интересовало тебя: что же это такое?
— Как не интересовало, всегда интересовало!
Он засмеялся. Я было чуть-чуть обиделся, но быстренько сообразил, что он имеет право меня высмеивать, — а что это, действительно, за странность, что меня это всегда интересовало, а я ни разу пальцем о
И это означает, что мы либо очень хотим знать, но ничего не делаем, чтобы познать Дух, либо сразу верим другим и знаем правильные ответы, но все равно ничего не делаем. Точно сама возможность задаваться подобными вопросами ушла из этого мира вместе с древними. А их все равно не переплюнешь, так не к чему и рыпаться!..
— Так ты давай просто посмотри, — предложил тут Дядька. — Ну, вот ты, примерно, чувствуешь, что такое Душа, да? Ты можешь сейчас тело почувствовать, а теперь присни. Расслабься, вот так, привались в уголок, почувствуй, что тело засыпает, давай усыпляй тело, в дрему…
Дреме меня учил еще Степаныч. Я это состояние словил и довольно легко находил. И с Дядькой я хорошо приснул — глубоко, но с очень ясным осознаванием себя. Вероятно, он меня поддерживал своим сознанием.
— Вот ты чувствуешь, — продолжил он, как только я задремал, — как начинаешь отключаться от тела, значит, ты куда-то переходишь. В другое тело. Вот это душа. Скажем, душа. Там что угодно может быть, не точно душа, но все равно это уже не тело. А если и тело, то какое-то другое. При этом ты еще и осознаешь его, значит, это и не ты. И вот теперь ты видишь тело, видишь душу и осознаешь себя, а где Дух?
— Черт его знает, где дух, — там в дреме отвечаю я и даже умудряюсь скорчить недоуменную харю. И хоть снаружи ничего не отражается и ничего не звучит, Дядька этим удовлетворяется и продолжает со мной беседовать.
— А давай с тобой просто по языку поговорим.
Дядька — он любитель был с языком работать, то есть разбираться в значениях слов.
— Что про дух говорят, какие есть разговорные выражения: сила Духа или не сломленный Дух. Значит, Дух можно сломать? Да, в человеке можно сломать Дух. То есть ты борешься за что-то, а Дух не сломлен. Сдался, значит, у тебя Дух сломали. Похоже на то?
Я снаружи молчу, но внутри вовсю соглашаюсь. В таком состоянии лишнего ничего, и потому в мозгах, как говорится, кристальная ясность, и очень хорошо думается.
— Так что, получается, пока ты не сдаешься, у тебя Дух цел, а как ты сдался, можно считать, что твой дух сломался.
— Похоже, — соглашаюсь я.
— Значит, дух — это те решения, которые ты удерживаешь? Принял и держишь?
Я призадумался. Вот так я на Дух никогда не смотрел. Дух — это что-то святое, что никто трогать не должен. Даже я сам, как на деле-то вышло. И оно вроде как бы правильно. Вон ведь какое унижение Духа получается, если в нем копаться начинаешь. С другой стороны, я уже ученый и знаю, — никогда не доберешься до настояшего ответа, если не начнешь решать и копаться. И если искренне не принять то, что высовывается наружу, то сокровенное так и останется недоступным.
Нет, думаю, так не пойдет! Буду следовать за Дядькой до конца: вот я принял какое-то решение…
— Допустим, — продолжает он, — ты попал в тюрьму или тебя в плен взяли, и тебя заставляют предать своих, — пока твой дух не сломлен, ты же не предашь? А если ты предал, то ты чувствуешь, что или ты выбор сделал, или тебя сломали. Но что значит тебя сломали? Дух сломали. Твой дух борьбы сломали.
— Точно. Похоже.
— Так может дух не совсем решения, а способность принимать и удерживать решения?
Мне там, в дреме, даже легче стало от такого определения, потому что, если Дух — просто решения, — это вроде как-то уж очень разрушительно для моего самоосознавания. А вот способность принимать и удерживать решения, способность быть верным собственным решениям — это гораздо значимее и как-то приемлемее. А может, способность эта сама зависит от Духа? — вдруг приходит мне вопрос. И Дядька, точно ясновидящий, тут же повторяет его.
— А может, эта способность удерживать решения зависит от Духа? Язык принимает такое выражение? Принимает. Значит, Дух — не совсем способность. А что же он тогда такое?
Я оказался без ответа. Вишу, точно в пустоте, и никаких мыслей. Дядька точно почувствовал это и говорит:
— Посмотри внимательно, в каких случаях ты в состоянии удерживать решения? Когда ты готов ради них идти на смерть, верно? Ну, этот пример с пленом, с тюрьмой, когда опускают, ломают…
В дреме чем хорошо думать? Ничто лишнее для тебя не существует. И там я слышу Дядькины слова, но воспринимаю их не совсем словами, а скорее, полнокровными образами. Полнокровными — по сравнению с обычными, что вызывают у нас слова. И настолько этот образ, что создал Дядька, оказался полнокровным, что я вдруг отчетливо почувствовал, что Дух и Смерть — это что-то очень близко стоящее и друг без друга пониманию не доступное.
— И значит, — продолжает между тем Дядька, — если вспомнить понятие силы Духа, Дух это не способность, а сам способен ту же силу вкладывать в наши решения. Значит, в нем есть какая-то сила. А где у тебя сила? Ну, давай начнем по порядку.
Я там, в дреме начал, а Дядька здесь снаружи каким-то образом мои мысли читает и озвучивает. И ведь точно озвучивает. То ли телепат, то ли я по какой-то прописи иду, где мысль всех людей русской культуры делает обязательные шаги, и ошибиться невозможно.
— Мышечная сила в мышцах, — произносит он мою первую мысль. — Душевная сила. Значит, у души тоже какая-то сила есть, потому что от душевных сил зависит твое психическое здоровье, по крайней мере, срываешься — не срываешься, психуешь — не психуешь — это все душевные силы. Вот видишь, нашли и другие силы, как поискали, смотри, как интересно! Ну и, конечно, та самая сила Духа…
И тут самое интересное, что ты своими решениями, то есть силой Духа можешь противостоять любым сложностям жизни в том случае, если ты готов к смерти. И значит, жизнь тебя ломает в том случае, если ты не готов к смерти, а готов к жизни!.. Вот ведь какая странная штука!