Это Б-о-г мой
Шрифт:
Четвертое правило запрещает употреблять в пищу околопочечный жир, образующийся под диафрагмой, — «сальник, который на печени». Правила отделения этого жира от обычного, съедобного, очень сложны, и поэтому мясник, занимающийся приготовлением кашерного мяса, должен быть весьма знающим и искушенным в своем деле специалистом. Жир, запрещенный к употреблению в пищу, — это тот самый жир, который, согласно Книге Левит, можно сжигать на жертвеннике вместе со всесожжением.
Включенный в Книгу Бытия рассказ о поединке Яакова с таинственным незнакомцем послужил причиной для еще одного пищевого запрета — запрета на седалищный нерв бедра. Во время вышеупомянутого поединка незнакомец «повредил сустав бедра у Яакова», и Яаков ушел с поединка хромая. Этот рассказ обладает всеми свойствами мистического видения. Поединок с таинственным незнакомцем происходит накануне встречи Яакова с его братом Исавом после двадцатилетней разлуки; поединок продолжается всю ночь до зари; незнакомец одобряет стойкость Яакова в поединке и дает ему имя Израиль. «Ибо ты боролся с ангелом и с
На первый взгляд, не такой уж это стеснительный запрет, можно и не есть этого сухожилия! Однако в наши дни этот запрет стал для евреев причиной многих неудобств. Полное удаление седалищного нерва из задней части туши требует от мясника большого искусства, — это трудное и кропотливое дело. Проще —и гораздо дешевле— продать всю заднюю часть туши, предназначенной для кашерной пищи, мяснику-нееврею, приготовляющему некашерное мясо. И поэтому евреям, скрупулезно соблюдающим Закон, приходится отказываться от отличных кусков мяса. Это положение, впрочем, можно исправить, и оно наверняка будет исправлено, если на кашерное мясо возрастет спрос.
Убой скота
Запрет на употребление в пищу крови и живой плоти предопределил выработку жестких — и действительно священных — правил убоя скота. Есть лишь один разрешенный способ отнятия жизни у животного: быстрое, почти мгновенное перерезание сонной артерии на шее. Из артерии вырывается струя крови, сразу же прекращается питание мозга — и животное мгновенно теряет сознание. Дальнейшие подергивания животного — это чисто мышечные рефлексы, которых само животное уже не осознает, как человек, находящийся в состоянии комы. Так по крайней мере утверждают физиологи. После того как участились нападки на принятый у евреев способ убоя скота, были проведены научные исследования, которые показали, что из всех способов, какими человек может убить животное, этот способ представляется наиболее милосердным.
Наш Закон признает максимально безболезненный метод убоя скота непререкаемым правилом. Если хотя бы одно условие такого убоя нарушено, то мясо уже считается трефным, и нам запрещено его есть. Смертельное рассечение сонной артерии животного должно быть резким и мгновенным. Нельзя делать ни одного пилящего движения, не говоря уже о повторной попытке или каких-либо других движениях, которые могут причинить животному боль. Лезвие ножа должно быть ровным и острым, как бритва; малейшая зазубрина на ноже делает мясо трефным. В момент умерщвления животное должно находиться в неподвижности, чтобы нож попал точно в положенное место на шее. Этой работой занимаются опытные резники, которые подвергаются строгим квалификационным испытаниям, прежде чем они допускаются к своему делу, требующему недюжинного мастерства. За каждым движением экзаменующегося наблюдают столь же опытные инспекторы. Профессии резника и инспектора (первого на иврите называют шохет, второго — машгиах) существуют издревле. Часто они передаются по наследству детям, разумеется, после соответствующей подготовки.
Когда животное умерщвлено, машгиах обследует его тушу, чтобы установить, есть ли признаки болезни, по которым мясо считается некашерным. Эта процедура имеет безусловное санитарно-гигиеническое значение; важно отметить, что она существовала еще в глубокой древности: наши предки надолго опередили в этом вопросе свое время. Благодаря такой придирчивой скрупулезности в убое скота евреи в течение многих поколений поразительно мало страдали желудочно-кишечными заболеваниями. После того как мясо переходит от мясника к потребителю, оно подвергается дальнейшей обработке — из него выпускают остатки крови. Когда-то это была привилегия хозяйки дома, и матери передавали свой опыт дочерям. Однако в наши дни при массовой продаже кашерной пищи окончательная процедура выпуска крови производится еще до того, как мясо попадает в магазин, и оно продается уже полностью готовым к употреблению. Производитель берет на себя и ответственность за то, чтобы мясо абсолютно соответствовало раввинским стандартам и было проверено на все сомнительные симптомы.
Степени соблюдения правил кашерности
Когда-то все это было не так. Хозяйка дома сама производила окончательный осмотр мяса и особенно птицы. Если она покупала курицу, эту курицу убивали у нее на глазах; затем хозяйка приносила курицу домой, общипывала ее и тщательно осматривала, чтобы обнаружить, нет ли признаков болезни — признаков, известных ей с детства. В сомнительных случаях она обращалась за консультацией к своему раввину. У моего деда, который двадцать три года был раввином в Бронксе, предобеденные часы в пятницу были, помню, самыми занятыми в неделю. С утра к нему тянулся нескончаемый поток домохозяек; у каждой из них была своя шеила (вопрос на религиозную тему) насчет кашерности только что умерщвленной птицы. Если в это утро дед садился со мной заниматься, наши занятия не очень-то продвигались.
Сейчас ответы на шеилот по поводу шабатных кур не занимают у раввинов много времени; гораздо больше времени раввину приходится уделять таким проблемам, как собирание разнообразных фондов, подготовка и произнесение увлекательных речей и проповедей, сочинение пропагандистских брошюр и так далее, и тому подобное. Новые времена — новые задачи. Люди старого закала косо глядят на все эти перемены и ехидно намекают, что нынешние раввины, дескать, — изрядные невежды. На самом деле студенты в ортодоксальных иешивах и сейчас, как прежде, трудятся в поте лица, получая обширные знания, и среди прочего сдают очень строгий экзамен по «приемке» кашерного мяса. Однако девятнадцати студентам из двадцати очень редко приходится применять полученные знания на практике. Да и где им их применять? Разве что они пойдут работать в фирму по изготовлению кашерных пищевых продуктов. Основная задача современного раввина заключается в том, чтобы наставлять свою общину в применении законов иудаизма — притом наставлять не какую-то узкую элиту, а всех ее членов, зачастую сбитых с толку и совершенно дезориентированных окружающей их жизнью. Я, со своей стороны, хотел бы, чтобы молодые раввины произносили речи, писали брошюры и собирали фонды гораздо лучше, чем они это делают, ибо в наши дни такого рода деятельность является их важнейшей обязанностью. Поэтому я пошел преподавать в университетскую иешиву и пытаюсь передать студентам мои скромные познания в области английского словоупотребления. Помню, как-то мой дед спросил меня: «Для чего нужно учить их английскому языку? Они же урожденные американцы, они знают английский». Это замечание хорошо показывает, как далеко ушло (к добру ли, к худу ли — другой вопрос) молодое поколение от старого.
В прежние времена в Европе б-гобоязненный человек либо сам для себя производил убой скота и приготовлял кашерное мясо, либо пристально наблюдал за работой шохета, с которым жил в одном местечке и о благочестии, опыте и мастерстве которого знал лично. В наши дни мы, живущие в Соединенных Штатах, полагаемся на гарантии именитых раввинов, удостоверяющих своими печатями, что животное, из которого изготовлено предлагаемое нам в пищу мясо, было умерщвлено, проинспектировано и обработано подобающим образом. Есть, впрочем, и такие благочестивые люди, которые не полагаются на раввинские гарантии. Контроль, осуществляемый над приготовлением кашерного мяса при его массовом промышленном производстве, кажется им слишком слабым и ненадежным, и они приходят в ужас при мысли о том, что существует хотя бы малейший риск съесть кусочек неправильно обработанного мяса (не говоря уже о мясе запрещенных к употреблению животных). Мой дед за все двадцать три года, которые он прожил в Соединенных Штатах, не съел ни грамма мяса. В шабат он ел курицу, умерщвленную и обработанную под его наблюдением, а в остальные дни питался растительной пищей. Он не требовал, впрочем, чтобы остальные члены семьи следовали его примеру. Он спокойно обедал в доме моей матери и в моем, только не прикасался к мясу. Однако даже этот фанатик кашрута был вынужден в какой-то мере все-таки полагаться на печати и гарантии. На бутылках с молоком и пачках масла, появлявшихся на столе у моего деда, стояли штампы раввинского пищевого надзора. Но мой дед, безусловно, лично не присутствовал при том, как доят коров и сбивают сливки, ибо это было вне пределов его возможностей.
Мой дед был настолько общительным и веселым человеком, что нам и в голову не приходило даже в мыслях назвать его аскетом, — а ведь он был аскетом и аскетом весьма суровым. Мало есть на свете людей, которые были бы способны в течение половины своей взрослой жизни отказываться от говядины и телятины по чисто ритуальным соображениям, как это делал мой дед. Наиболее благочестивые люди в наши дни едят мясо, помеченное словами «глаг кошер», — то есть получившее особые гарантии. Некоторые хасиды едят только консервированное мясо, снабженное печатью главного хасидского раввина. Когда таким хасидам случается ездить в другие города и страны, они берут с собой столько своих консервов, сколько по их расчетам необходимо до конца путешествия. Если же расчет оказывается неверен и запасы исчерпываются раньше времени, то они переходят на растительную пищу и не прикасаются к мясу до тех пор, пока не возвращаются домой. Они никогда не едят в общественных столовых, ресторанах и кафе. Таким образом, как мы видим, степень соблюдения правил кашерности может быть весьма различной и доходить до крайней высоты или, если хотите, левизны, достигая таких пределов строгости, педантизма или самоотречения, которые одним людям представляются каким-то нелепым чудачеством, а другим — всего-навсего минимальным соблюдением Закона.
При всех этих колебаниях в соблюдении правил кашерности самое важное, по-моему, заключается в том, чтобы избежать шовинистического искушения считать свои собственные привычки единственно правильными с точки зрения ортодоксального иудаизма и клеймить всякое уклонение от них в сторону большей строгости как фанатизм, а в сторону меньшей строгости — как нечто равноценное употреблению в пищу свинины. А в такое искушение впасть очень нетрудно ибо в наше время более не существует прежней стабильности и одинаковости в соблюдении законов о питании. Люди, которые едят свинину или креветок, или мясо скота, убитого с помощью электричества, совершенно явно не соблюдают законов Моисея. Те люди, которые никогда не едят и не пьют в ресторанах, безусловно, меньше рискуют случайно нарушить Закон, чем те, которые в рестораны ходят. Из-за нужд и запросов повседневной жизни строгое соблюдение запретов — дело весьма трудное и хлопотливое. Люди, соблюдающие запреты, следуют своей совести, полагаясь на гарантии раввинов, которым они доверяют. В целом они придерживаются одних и тех же правил, а колебания и вариации касаются лишь частных подробностей.