Это было у моря
Шрифт:
У Сансы заболел живот от смеха. Получается, весь дом знает то, что не знает она? Интересно, а горничные знают? Кухарки? Охранники? Охранники… Боги…
Когда-то Санса на занятиях по плаванью неудачно прыгнула с невысокой вышки — их учили нырять вниз головой, но Санса плохо нагнулась и шлёпнулась, как лягушка, животом о поверхность воды. Ощущение было, как будто из легких разом выбили весь воздух — мышцы под ребрами сократились и словно замерли — ни туда, ни сюда. Она тогда даже не запомнила, как тогда выбралась из воды — кажется, ее вытащила тренер. Через
Те давние ощущения от падения в воду точь-в-точь были подобны тому, что она почувствовала сейчас. А он знал? Про эту кретинскую идею? Нет, не может этого быть. Он не любит вранья — он сам говорил. Он сказал бы ей. Особенно про Джоффри. Особенно после вчера. Никогда бы он не стал ей врать. Не про такое. Значит, он не знает. И кто ему про это скажет? Она, Санса? «Знаешь дорогой, у меня есть новость — я выхожу замуж. За твоего хозяина, мерзкого извращенца, уж извини, так вышло. Наши семьи так решили. А ты тут постой в сторонке, свечку подержи… Пока мы делаем любовь…»
Санса снова зарыдала — на этот раз без смеха. Беззвучно. Никогда она ему этого не сможет сказать. И сделать тоже ничего не сможет.
Мама… особенно мама… братья, сестра… Санса сможет забрать их к себе — в гигантский дом Баратеонов в центре столицы, там был только один такой, старый особняк. Отец рассказывал ей, что он стоит, как старый одинокий дуб, среди новостроек и небоскребов, окруженный розовым садом, имеющий охранную грамоту как историческая ценность и памятник культуры. И она сможет стать его хозяйкой. Послушная Санса, скромная Санса, которая всегда вежлива со всеми. Как, наверное, ее возненавидят поклонницы Джоффри… Вместо матери у нее будет Серсея. Она станет учить ее, как правильно ходить в бутики, как принимать гостей, которых не хочешь видеть, как улыбаться, когда тебе хочется плакать. Это она, впрочем, уже умеет делать и без помощи. И сама кого хочешь научит…
Ей надо позвонить маме. Сейчас. Но боги, где телефон? Ее глупый розовый аппарат остался в номере. Из-за Сандора она все забыла — какой там телефон? — странно, что она не вышла на улицу в его рубашке…
Сандор, Сандор… Что же было ей делать? И куда он делся? Нет, это было хорошо, что он исчез — он не должен видеть ее в таком состоянии. И никто не должен. Ни один человек не должен заподозрить. Она позже это обдумает, когда позвонит матери и узнает все, как есть. Мать не станет ей врать, если Санса задаст вопрос напрямую. Да, так она и поступит.
Санса вытерла щеки и мокрые глаза. «Подожду минутку, а то сразу увидят, что я плакала». Вот уже из дома вышла Серсея и идет к ней. Санса встала, отряхнулась от листьев акации, что уже начала осыпаться, покрывая траву вдоль забора словно мелкими жёлтыми рыбками — и пошла навстречу тетке.
— Санса, ты что тут сидишь? Пойдем скорее, голубка, надо уже переодеваться. Мы сейчас выезжаем.
— Хорошо,
— А что-то у тебя голос хриплый такой? Это все еще вчерашняя простуда? И щеки красные…
— Нет, тетя, это у меня аллергия на акацию.
— Не обкуривал тебя этот паршивец Клиган? Как он мне надоел! Ты не знаешь, почему он не подходил все утро к телефону? Я так ему и не дозвонилась. Хотела сказать, чтобы он тебя привел побыстрее… А телефон — ни-ни. Твой, кстати тоже, заметь. Вы их в одну бутылку, что ли, уронили?
— Мой за ночь разрядился, тетя, я оставила его на зарядке в номере. А про Клигана я ничего не знаю. Он ушел до того, как я встала.
— Ну, и хрен с ним, Иные бы его забрали! Главное, ты здесь.
— Да, меня Петир привел.
— Про это я в курсе. Полезный человек. Всегда под рукой, когда надо. Не то, что этот Пес…
Они дошли до Серсеиной спальни. Там уже был приготовлен для Сансы другой наряд. Блузка, впрочем, кажется, была та же, только выстиранная до белоснежного состояния и с заново пришитой пуговицей. Красные бриджи. Эти можно закапывать кровью, незаметно будет. Санса фыркнула. Тетка подозрительна на нее взглянула.
— В чем дело, голубка?
— Нет ничего, в горле запершило. Видимо, не надо было сидеть под акацией.
— А-а-а. Переодевайся скорее.
— Хорошо. А где Джофф?
— Он уже уехал со своими друзьями. Сказал, ему надоело ждать. Его приятель из города приехал на собственной машине. Растут мальчики…
— Тетя, что это, шнуровка на бриджах?
— Ах, да. Это страшно неудобные штаны, прости, но они, по-моему, единственные, что подойдут по размеру. Давай, я тебе помогу. Или, если хочешь, позову горничную. Но она такая корова, эта девчонка. Нет, пожалуй, я сама. Еще заденет твой синяк. Боги, да он огромный, жуть какая!
— Это он уже зажил чуть-чуть. Эта мазь, что доктор дал — она отлично помогает. И от таблеток болит гораздо меньше…
— Ну, я рада. Так, с бриджами все. Отлично сидят. Знаешь, Санса, а ты похорошела. Кроме шуток. За этот месяц ты словно расцвела… Пополнела, округлилась. Грудь тоже. Бейлиш прав, ты все больше становишься похожей на мать.
— Спасибо тетя. Это все море… И ваши ужины. Я тут отлично провожу время…
— Очень хорошо, голубка. Замечательно, что мы можем наконец побеседовать. Ты мне нравишься. Жаль, что мы не начали болтать с самого начала, когда ты приехала. Но теперь мы будем видеться гораздо чаще, надеюсь. Мы стали как одна семья за этот август.
— И я тоже, тетя. Тоже так думаю.
— Ну, все, теперь сапоги — и поехали. А то Томмен сейчас пойдет рассказывать по второму кругу свои новости, а я этого не выдержу. Ты слышала?
— Про что, тетя?
— Я разрешила Томмену поехать на коне. Не на этом его жирном пони. Инструктор клянется, что Томмену уже пора давно пересаживаться на нормальную лошадь. Ну, вот пусть и практикуется, пока каникулы.
— Он замечательно скачет, тетя. Я так горжусь им.
— Моя славная девочка. Ты будешь отличной матерью, уверена. Это сразу видно.