Это было в Калаче
Шрифт:
Павел размечтался и не заметил, как уснул. Во сне он летал над Калачом, стрелял сверху из автомата, и никто не мог ему ничего сделать, потому что на нем была шапка-невидимка!
Проснулся Павел, почувствовав, что замерзает. Открыл глаза, увидел над собой темное, затянутое тучами небо и долго не мог понять, где он. Только пошевелив рукой и нащупав ветки кустов, вспомнил он все, что произошло недавно: разговор со стариком, краюху хлеба… Хлеб! У парня засосало внутри. Согреться бы и поесть! Осенние ночи уже довольно холодные, а лохмотья греют плохо.
Выбравшись из кустов и осторожно оглядываясь, Павел где ползком, где на четвереньках добрался до огорода. Не успел он ухватиться за тыкву, как послышались тихие шаги. Вот проклятая тыква. Будто заколдованная. Стоит до нее дотронуться, и обязательно что-нибудь произойдет. Интересно, что скажет дед на этот раз? Павел притаился и осторожно поднял голову.
Тот, кого он увидел, совсем был не похож на старика. Лица, конечно, Павел в темноте рассмотреть не мог. Но он сразу заметил широкие плечи, отличную военную выправку. Кто это? Свой или чужой? Павел лихорадочно размышлял, как быть. А человек стоял почти рядом и глубоко, жадно дышал.
Из-за края тучи осторожно выглянула луна. Она осмотрелась, словно опасаясь кого-то и раздумывая: стоит ли показаться, потом уже решительнее потянулась вся на чистый небесный простор, заливая землю ровным неярким светом. Вот ее свет побежал по хутору, прогнал темень с огорода, подошел к человеку… Павел поднял голову и вскрикнул. Человек метнулся в сторону, схватился за карман.
— Иван Васильевич! Товарищ лейтенант! — поднялся во весь рост Павел.
Человек остановился, подозрительно всматриваясь в приближающегося паренька.
— Это я, Павел Кошелев, — торопился он, опасаясь, что человек уйдет или окажется кем-нибудь другим.
— Павел? — проговорил тот, и сразу пропали все сомнения. Да, это лейтенант, его голос. — Павел? Откуда ты?
Иван Васильевич подбежал к пареньку, обнял его и повел в дом.
— Пойдем, пойдем. Там все расскажешь. Здесь нельзя.
Дед не удивился, увидев Павла.
— Так-таки пришел. Говорил тебе — нельзя! Видишь, кто у меня: командир, раненый. Неровен час, заметит тебя кто. Пропал тогда человек.
Павел молчал.
— Ну да ладно, — заключил дед. — Садись к столу. Небось голодный.
— А знаешь, дед, — сказал лейтенант, — что Павел — человек заслуженный? Он со своими товарищами не раз нам помогал. Так что считай и его бойцом Красной Армии.
— Такой шпингалет? — недоверчиво переспросил. Дед.
— Именно такой, — лейтенант обнял Павла. — У них целый отряд. Что с ребятами? — спросил он.
— Не знаю, — глухо проговорил Павел.
— Как это не знаешь? — насторожился лейтенант. — Где они?
С трудом сдерживая слезы. Павел рассказал лейтенанту о том, что произошло, о действиях небольшого отряда после ухода советских войск, об аресте товарищей.
— Ах ты беда какая, — засуетился старичок. — Ты ешь, сынок, ешь.
— Товарищ лейтенант, Иван Васильевич, — горячо заговорил Кошелев, — а может быть, как-нибудь спасти их, выручить? — Он с надеждой смотрел на лейтенанта, веря, что стоит тому захотеть, сказать только слово, и соберутся люди, пойдут в Калач и освободят его друзей.
Лейтенант видел эту горячую веру Павла. Но что он мог сделать один? А если даже не один? Полезть в Калач, набитый немцами, — значит пойти на верную смерть.
— Нет, Павел, — тихо проговорил он. — Им теперь вряд ли поможешь. Давай лучше о тебе подумаем. Тебя ведь тоже, будь уверен, фашисты ищут.
— Ну и пусть, — устало махнул рукой Павел. — Мне уж все равно.
— То есть, как это все равно? — повысил голос лейтенант. — Боец Кошелев! Да, боец! — повторил он, заметив недоумение Павла. — Приказываю вам взять себя в руки. Война есть война. Кто-то всегда гибнет. И если живые будут распускаться, сами лезть в руки врагов, то не видать им победы.
— Верно, верно, — вставил дед.
Лейтенант волновался. Он быстро ходил по комнате, глубоко дыша. Потом замедлил шаг, остановился. И уже мягче заговорил:
— Нам с тобой, Павел, еще многое надо сделать. До победы далеко. А победить мы должны. Вот и думай, как себя вести. Мне ведь тоже нелегко пришлось. Прикрывал отход бригады, держался до последнего. Погибли все ребята. Семь человек нас вырвалось. По дороге всех побили. А я, раненый, едва живой добрался сюда, думал, больше не встану, дедушка вот выходил. Ты думаешь, мне не жаль моих товарищей? Легко? Нет, Павел. Раз уж вступил ты на нелегкий путь — держись до конца, до последней капли крови. А глупой смертью ты только врагов обрадуешь, им это на руку.
Он замолчал, устало лег на лавку.
— Уморился я. Слаб еще. Давай чуть отдохнем и подумаем, что дальше делать.
Решено было, что пару дней Павел будет скрываться в овраге, не показывая даже носа. Дед даст ему какую-нибудь теплую одежонку и еды. А через два дня двинутся они с лейтенантом в путь, попробуют пробиться через линию фронта к своим. Надо бы Ивану Васильевичу еще немного полежать, окрепнуть, да опасно, рискованно.
Ночью в намеченный срок Павел пробрался к деду в дом. Лейтенант уже ждал его. Через шею был перекинут автомат, в руках — пистолет.
— Сберег, — пояснил он. — И пистолет, и автомат. Как шел, как полз — не помню, а оружие, видишь, сберег. Возьми пистолет. Только без меня не стрелять, ни в коем случае. И вот еще возьми, — протянул он Павлу узелок с едой. — Дед дал на дорогу.
Сначала они пробирались по-над Доном, стараясь подальше уйти от хутора. Шли осторожно, замирая при каждом шорохе, малейшем шуме. Потом, чуть передохнув, уже смелее пошли дальше.
Часа через два лейтенант прошептал: