Это было в Коканде
Шрифт:
Это внезапное заикание было результатом все той же травмы, нанесенной в 1924 году. Но проявлялось оно чрезвычайно редко, только в минуты сильного волнения, - тогда речь Юсупа замедлялась, он произносил слова, как будто скандируя их, и от этого они становились более выпуклыми.
– Хочу поднять этот вопрос в комиссии... Как вы смотрите на это? спросил Юсуп.
– Стоит подымать?
Карим почесал подбородок, будто пробуя - хорошо ли он выбрит... "А ведь хромой будет настаивать, не остановится... Да, да!" - подумал он об Юсупе. Он почувствовал, что в эту
– Значит, Блинов прохлопал Хамдама? А?
– сказал он с легкой иронией.
Юсуп смутился и опустил глаза.
Карим вплотную подошел к Юсупу. Юсуп ощутил на своем плече короткое пожатие крепкой маленькой руки Карима.
– Вы правы. Надо обратиться в ГПУ. Надо прощупать Хамдама...
– сказал он искренним и чистым голосом.
– Какой негодяй... Как он опутал нас!
– На лице Карима отразились негодование и брезгливость.
– А мы еще заступались. Дальше мы этого не потерпим!
– резко сказал он.
Карим решил участь Хамдама. Даже всевидящий, стоглазый Аргус не смог бы ни в чем заподозрить Карима. Здесь же, при Юсупе, Карим позвонил кокандскому уполномоченному ГПУ. Юсуп был приятно поражен стремительным, прямым и твердым отношением Карима к этому делу.
– Вам все будет ясно из доклада товарища Юсупа...
– отрывисто, точно приказывая, говорил в телефон Карим (разговор шел с уполномоченным). Доклад у меня... Чего еще? Да что Блинов? Что мне ваши обстоятельства? раздраженно крикнул Карим.
Юсуп видел, как презрительно подрагивают длинные ресницы Карима. Юсупу стало не по себе. Он отвел глаза в сторону, на стену. Он пытался успокоить себя тем, что не все ли равно - каким тоном говорит Карим и какие у него привычки. Бросив телефонную трубку. Карим посмотрел на Юсупа с той преувеличенной ласковостью, с той улыбкой, про которую он знал, что она подкупает людей.
– Ну, вот и все...
– сказал он, легко вздохнув.
– А вам спасибо.
– Он был доволен и дважды пожал руку Юсупу.
Юсуп вышел от Карима, чувствуя странную тяжесть в душе. Казалось бы, все случилось именно так, как и должно было случиться. В Кариме он нашел полную поддержку. Арест Хамдама и разгон хамдамовского гнезда - это именно то, о чем он думал, чего добивался... В чем же дело? Он решил, что у него перенапряглись нервы. "Я просто устал", - подумал он.
На вокзале стояла делегация от дехкан с военным оркестром. На площади перед вокзалом было необычайное оживление. Из города к вокзалу шел на рысях конный отряд милиции. Суета на путях, волнующиеся люди, красноармейцы с винтовками - все это напоминало Юсупу годы войны.
23
Карим опасался Блинова.
Правда, он видел, что Блинов действует еще по старинке, мало интересуется работой заграничной разведки, плохо учитывает международную обстановку, но все-таки он мешал. Обстановка внутри страны с каждым днем осложнялась для Карима Иманова. "Да...
– думал он, - на этом месте лучше иметь своего человека..."
Даже при всей конспирации и осторожности невозможно
Был еще один способ, самый верный. Использовать всемогущего Пишо. Но такая тактика не совпадала с расчетами его покровителя. Пишо понимал, что Блинов, как старый среднеазиатец, имеет среди партийного актива Ташкента крепкие связи, пользуется уважением, и с ним не рассчитаешься так легко и просто, как с другими. Карим даже боялся, что в результате беспричинного снятия как по ведомству Блинова, так и среди партийцев подымутся разговоры, дойдут до Москвы, и тогда хлопот не оберешься. Он решил выждать благоприятных обстоятельств, и теперь доклад Юсупа ему помог... Теперь надо было этим воспользоваться. Кроме того, он не хотел, чтобы дело Хамдама попало в руки Блинова.
Через несколько часов после разговора с Юсупом он пригласил к себе Жарковского - посовещаться. (Жарковский тоже был членом Особой комиссии.)
Окна вагона теперь были раскрыты. У задней стенки, возле огромного зеркального окна, на маленьком столике в ведерке со льдом стояла недопитая бутылка боржома. На подзеркальнике в квадратном кожаном футляре тикали часы. Было уже четверть десятого. В салоне ярко горело электричество. С путей доносились свистки маневровых паровозов... Сверкая огнями, замедлив к станции свой ход, прогромыхал занесенный пылью поезд из Ташкента...
Карим сидел в мягком кресле и, медленно потягивая охлажденную льдом воду, слушал рассказ о роли Хамдама в годы гражданской войны. Он улыбался своими насмешливыми тонкими губами и слушал очень внимательно, хотя историю Хамдама знал не хуже Жарковского.
– Я только не понимаю, что все-таки нужно было Хамдаму?
– говорил Жарковский.
– Ведь все у него было. Отчего же он так настроен?..
– Власти хочет, - коротко заметил Карим.
– Но ведь у него была власть?
– Но не та, - ответил Карим, улыбаясь.
Жарковский рассмеялся.
– Да, власть, - сказал он мечтательно.
– Пожалуй, верно, она только и дает настоящую жизнь.
– Знаете что...
– сказал вдруг Карим.
– Вы напишите по своей линии доклад о Блинове для Пишо. А я поддержу.
– Я не обвиняю Блинова... Но объективно - это попустительство явное. Он же все время его как-то поддерживал. Чуть ли не с двадцатого года, пожав плечами, добавил Карим.
Жарковский стиснул зубы.
Выскочка, попавший в революцию случайно, он быстро делал карьеру. Люди, для которых и жизнь и революция сливались воедино, люди, не умеющие спекулировать своими заслугами, всегда чувствовали в Жарковском беспринципного ловкача. Но одни смотрели на него равнодушно, - его беспринципность их не беспокоила. Другие с затаенным любопытством следили, до каких же высот доберется Жарковский, и как будто только ожидали минуты, когда этот ловкач споткнется.