Это было в Коканде
Шрифт:
Он думал о Варе. Накануне отъезда они вместе ходили сниматься. К ним пристала ее подруга Сима, жившая неподалеку от крепости. Фотограф усадил всех троих рядышком на бамбуковом диване. Сашка должен был обнять Варю правой рукой, а в левой он держал руку ее подруги. Он улыбался, потому что обе они были хорошенькие, и он знал, что потом можно будет этим хвастаться. Фотограф тоже улыбался и уговорил его заказать две дюжины карточек. Выйдя из фотографии, он не знал, как отвязаться от Вариной подруги. Они заходили в чайную пить чай с овсяными жесткими лепешками; Сашка нервничал, но когда подруга ушла, он сразу повеселел и предложил Варе погулять,
Она сказала, что не может, что она устала как собака, что еще не собрана аптечка. "Успеется", - прошептал он и сжал ей руку. "Что с вами?" - спросила она, удивленно посмотрев на него. Он разозлился и промычал что-то нечленораздельное: дескать, он - черная кость, и ему, конечно, не полагается делать то, что позволялось другим. Тут она тоже разозлилась и заявила: "Это безобразие, все мужчины одинаковы, точно две капли воды. Я считала вас более тонким человеком".
– "Нет, я толстый", ответил он. Тогда они поссорились, и теперь она пряталась от него в третьем эскадроне. И хотя он ее не видел, но знал, что она там. Оттуда неслись крики осла, нагруженного перевязочным материалом. Осел кричал, как труба, словно посылая ему знак: "Мы здесь. И вообще не робей".
В отрядах Хамдама загорячились лошади. Узбеки закричали друг на друга, спутав в одну секунду строй. Сашка покосился на Хамдама. Хамдам спокойно покачивался в седле, закрыв глаза, не обращая внимания на окружающее. Сашка подумал: "Надо о чем-нибудь поговорить с ним, хоть из приличия. А то еще обидится". Сашка потер лоб. Минут через пятнадцать он что-то надумал, крякнул для солидности и почесал за ухом.
– Жарко!
– сказал он.
Хамдам молчал.
– Я воздух люблю, - болтал Сашка, не обращая внимания на то, что Хамдам молчит.
– Мать меня в портные хотела вывести, в мастерскую отдала. В подвале работали. А я, как возраста достиг, сбежал. В кондуктора пошел. Хорошо! Всю Россию изъездил. А потом война. Пошел в драгуны.
Хамдам вздохнул.
"Не понимает, - решил Сашка.
– Надо его про что-нибудь знакомое спросить".
Он осклабился и, нагнувшись к плечу Хамдама, спросил:
– Ты женатый?
– Женатый, - угрюмо ответил Хамдам.
– А я нет! Женатому надо возле жены жить. А я солдат! Зачем мне жена? Лишние мысли только. Да и девиц подходящих нет. Вывелись. А как у вас, только на девицах женятся?
– Нет, - поджав губы, по-прежнему мрачно ответил Хамдам. Он считал, что чин у Сашки небольшой, и поэтому важничал и, чтобы не уронить своего достоинства, еле-еле разговаривал с ним.
Добродушный Сашка ничего этого не замечал.
– Значит, так же, как и у нас. Будь вдова или разводка, сделай одолжение, женись!
– продолжал Сашка разговор.
– А скажи, пожалуйста, это верно, что за девиц у вас берут дороже? Больше калыма.
– Да, - ответил Хамдам.
– Скажите пожалуйста!
– вздохнул Сашка.
– Значит, женщины и вдовы идут у вас со скидкой?
– Да.
– Это почему же такая несправедливость?
– Коран!
– Неправильно!
– сказал Сашка.
– Иная девица в подметки не годится женщине. Иная женщина сто очков вперед даст любой девице. Разве Коран может все предусмотреть?
– Может.
Сашка свистнул:
– Брехня!
Но, взглянув на Хамдама, вдруг скис. Хамдам сидел насупившись и дергал за повод своего текинца.
У Сашки
– Того, кто верит в Коран, я, конечно, не осуждаю. Что делать? Судьба, - вдохновенно сказал он, заглядывая в прищуренные глаза Хамдама. Если верит, пусть верит. Он не виноват, что верит. Вот, например, чем же я виноват, что родился рыжим, когда хочу быть брюнетом? Теперь скажите мне, пожалуйста, что делает природа! Мать черненькая, отец черненький, а я рыжий, точно тульский самовар. Разве мне это надо? Разве я мечтал об этом? Мне-то, собственно говоря, плевать на свою физиономию. Мужчина хорош не этим. Ну, если дело в принципе - так в принципе я никого не просил об этом рыжем цвете. Случилось. Ну, что делать?
Хамдам вдруг осадил свою лошадь в сторону от дороги и умчался вперед, в авангард колонны, оставив Сашку с разинутым ртом.
Сашка оглянулся:
– Видали, ребята? Чего это с ним?
Эскадронцы зашевелились:
– Не любит правды!
– Закон свой защищает!
– Да он сам рыжий!
– Пора бы остановочку, начальство! Сдохли совсем, - вдруг обмолвился пулеметчик Капля. Капля ехал вразвалку, по-деревенски, проклиная и лошадь, и поход, и все на свете.
От жары у людей пропотели гимнастерки, песни стали утихать. Лошади устали. Солнце обрушивалось на колонну, будто желая выжечь ее и превратить в пыль. Все ждали привала. Один Сашка ничего не хотел замечать. Он расстроился.
В пути попадались одинокие всадники, съезжавшие с дороги при появлении отрядов. Пропустив колонну, некоторые из них скрывались в противоположном направлении, другие исчезали так ловко и незаметно, как будто проваливались сквозь землю. Иногда Сашка ловил взгляд кого-либо из хамдамовских есаулов, и ему казалось, что они каким-то образом переговариваются с встречными.
Иногда странный шум появлялся в узбекских отрядах, люди вступали в спор. Однажды Лихолетов увидел Хамдама, оживленно спорившего с пойманным им на дороге киргизом. Киргиз, в черной войлочной шляпе, на маленьком грязном коньке, нахально придвинулся почти к самому отряду. Сашка почувствовал, что степь подает незримые сигналы. Разгадать это в силах только Хамдам и его есаулы.
Это встревожило Сашку. Неужели попали в кольцо врагов? Если басмачи ждут случая, чтобы при поддержке хамдамовского полка расправиться с русскими и захватить оружие, тогда дело скверное. Перевес, вероятнее всего, окажется у басмачей. Если эти сигналы опасны для самого Хамдама, тогда почему он молчит? Сашка послал за Юсупом. Юсуп подскакал к нему, как лихой джигит, помахивая камчой. "Совсем выровнялся парень", - подумал Сашка.
– Ну, что? Стукнем Иргаша?
– Якши!
– В своих уверен?
– Конечно.
– И в Хамдаме уверен?
– Конечно, - ответил Юсуп, поводя глазами, точно лошадь, на многоголосый строй всадников в тюбетейках, войлочных шляпах, бараньих шапках и даже в чалмах.
– Ну ладно, - сказал Сашка и удобней уселся в седле. Потом, внимательно посмотрев на Юсупа, сказал: - Ты будто выдра стал.
Юсуп не понял его:
– Какой выдра?
– Похудел. Что с тобой?
– Ничего.
– Э-э!
– Сашка махнул рукой и многозначительно подмигнул: - Химеры, брат! Все химеры! Ничем не огорчайся в жизни. "Жизнь на радость нам дана". И больше никаких. Барышни знакомые есть?