Это было в Коканде
Шрифт:
– Нет.
– Это плохо. Человеку нужен полный комплект всего. А ты в возрасте. Человек живет мало, ласку любит. Только баба ласку знает. А без ласки можно пропасть. А жизнь без ласки - что патрон без пороху. На этом весь мир держится, детей делаем. А без детей жизни нет, все умрет. Вот, говорят, французы без детей-то погибают. Они бесстыдники. Они баловство любят. А надо любовь любить. Понимаешь?
– Понимаю, - ответил Юсуп, хотя мало что понял из Сашкиных слов.
В то же время Юсуп чутьем догадывался, что дело совсем не в этой болтовне, что Сашка все это бормочет
Особенно пугал Сашку полк Хамдама. Хамдамовские всадники, конечно, были не слабее русских, но они не умели держать твердого строя, а непривычных к походу в колонне строй скорее утомлял, чем облегчал. Сашка всматривался в ряды, уже чувствуя, что недалеко то время, когда напряжение спадет и где-то в каких-то неожиданных точках цепочки всадников сломаются. Такая выбившаяся колонна при нападении противника уже не способна ни к быстрым перестроениям, ни к атаке. Она уже плохо слышит команду, и обессиленные всадники готовы действовать на свой страх и риск. "Отдых, отдых, отдых!" - об этом говорило каждое движение в колонне.
"Да, требуется отдых", - решил Сашка.
Огромное солнце катилось к западу. Не слыхать было ни крика, ни разговоров, и даже лошади не фыркали и не толкались. Всех занесло пылью. Колонна уже подошла близко к горам.
Сашка поднял клинок и приказал горнистам остановить колонну. В полку Хамдама раздались крики. В эскадроне запела труба. Командиры перекликались от взвода к взводу. Спешившись, всадники еле стояли на онемевших ногах.
Жарковский выслал вперед дозоры. Разведчики разыскали арык. Степь ожила. Везде суетился народ. После перехода надо было расседлать лошадей и напоить их, заняться проводкой. Арыки быстро обмелели. Лошади с раздутыми животами не хотели уходить от воды. Их отрывали от нее плетками. Джигиты скакали во весь опор, они обхаживали коней по-своему.
Командиры предупреждали людей по первой тревоге быть готовыми к бою. Бойцы расположились взводами вдоль тощего арыка, бежавшего медленной, беззвучной струей среди глины и черных отшлифованных голышей. Кто переобувался, кто мылся у воды, кто грыз лепешку и запивал водой из горсти. Некоторые курили, думая о чем-то своем, уставившись в тусклое, желтое небо. Другие спали, опрокинувшись ничком к земле. Третьи ласково оглаживали своих коней, точно заранее возлагая на них все надежды. Некоторые шатались от зноя, словно пьяные. Не раздеваясь, они обливали друг друга из ведер, но через десять минут обмундирование на них высыхало.
Наконец приполз ослиный караван, нагруженный снарядными ящиками. Начальник каравана, толстый Абдулла, не обращая внимания на окружающий его переполох, выбрал в стороне место и, накрывшись халатом, молился.
Здесь же бойцы натягивали на орудийные колеса расшатавшиеся железные шины. Полуголый Жарковский без устали работал молотком. Кричали голодные ослы. Джигиты резали баранов на обед. Один плохо прирезанный баран вдруг вырвался из рук и завизжал, как ребенок. Эскадронцы ругались с караванщиками. Лошади, возбужденные жарой, кусали друг друга. Конюхи орали, разгоняя забияк плетками.
– Эй, земляки!
– крикнул Сашка артиллеристам.
– Поднажми, поднажми! Что копаетесь? "Эй, живо, живо, живо, подай бутылку пива!"
Без Лихолетова эскадрон скучал. Вот почему даже во время работы он не покидал своих бойцов.
В растерзанной лиловой трикотажной фуфайке, в легких грязных штанах защитного цвета, босой, он гордо сидел на снарядном ящике, разглядывая свою натертую ногу. Шум не удивлял его. Он знал: скоро все придет в норму. Бойцы разбредутся. Лошади успокоятся. Поспеет пища. А после еды наступит законный отдых.
Абдулла молился в трех шагах от Сашки. Сашка не мог отказать себе в удовольствии посмеяться над ним.
– С аллой беседуешь? Кувыркаешься?
– Да.
– Баранов просишь?
– Да.
– Сколько?
– Двадцать.
– Мало!
– сказал Сашка.
– Проси тридцать! Ты отвечать будешь, если бойцы останутся голодными!
– Больше нет, - грустно сказал Абдулла.
– Я два барана богу обещал. Восемнадцать - нам.
– Плохо!
– Сашка плюнул.
– Значит, бог взятки берет?
– Десять процентов, - ответил Абдулла и снова припал к земле.
Сашка вскочил со своего сиденья.
– Ладно, черти драповые!
– сказал он, толкая собаку, нюхавшую его ноги.
– Когда-нибудь до вас доберусь!
Юсуп находился тут же. Он лежал на выжженной траве, неподалеку от Абдуллы.
– Не сходить ли нам в медицинский пункт?
– вслух подумал Сашка и подозвал Юсупа. Обняв его, он пошел, хромая, стараясь не ступать на пятку.
Возле каравана, за ящиками они нашли Варю. Она раскинула свою палатку. Осмотрев Сашкину ногу, она сказала:
– Не мешало бы помыться!
– Да, не мешало бы, - признался Сашка.
– Что ж, Юсуп, сбегай за водой!
Юсуп пошел к арыку. Сашке очень хотелось поговорить с Варей, но она делала вид, что необычайно занята, и перекладывала из одного ящика в другой какие-то пакеты, бинты и банки. Сашка не знал, как приступить к разговору.
Как во нашей во деревне,
Во веселой слободе
Ходит парень молодой,
Неженатый, холостой...
Как во нынешнем годочке
Потерял сердечко он.
Стал родителя просить,
Стал серьезно говорить.
Отец сыну не поверил,
Что на свете любовь есть...
запел рядом молодой и звонкий голос.
– Знатно поет. И песня знатная.
– Сашка печально посмотрел на Варю.
Примчался бледный и встревоженный Муратов с запасным конем.
– Наткнулись!
– закричал он.
Сашка, забыв про боль в ноге, вскочил на коня, как был, босой, и поскакал в авангард.
Жарковский подал Сашке бинокль. Сашка приложил его к глазам и увидал, что на горном хребте стоит всадник, а за его спиной горит солнце. Лошадь и всадник неподвижны и кажутся черным силуэтом, наклеенным на желтую бумагу. Вдруг силуэт исчез. Сашка даже протер бинокль, но когда он вновь посмотрел в него, гребень был чист.