Это было в Коканде

Никитин Николай Николаевич

Максуд, уже не молодой человек, лет сорока, но еще стройный, с большими желтыми, кошачьими глазами и с беззубым ртом, считался лучшим работником в колхозе Хамдама.

Он важно сидел, скрестив ноги, на айване, покрытом дырявым ковром, и с удовольствием рассказывал Юсупу о богатом пире:

–  На две версты тащились арбы. Не с одних нас… Со многих колхозов поборы были. Везли пищу! Муки! Сала! Сахару! Баранов стадо пригнали.

–  Зачем вы дали… - сказал Юсуп.

–  А как не дать?
– ответил Джурабаев.
– Не шутка… Речи говорили. Из Ташкента приезжал Курбан, брат Карима. Ели, пили, гуляли!

Максуд захохотал:

–  Одних орехов гору нагрызли.

Танцы были. Попировали!

Джурабаев встал и не торопясь надел кожаные туфли с кривыми, стоптанными каблуками. Туфли стояли подле столбов, у террасы…

–  Не в нас дело, дорогой Юсуп, - сказал он, кланяясь.
– Пока Хамдам здесь, тронь кого… Что будет?.. Одного снимешь, Хамдам другого поставит…

Юсуп заметил, что наедине с ним колхозники говорят более открыто, чем при народе.

Юсуп ночевал у Алимата. Так же, как и в старину, они спали с ним вместе на одной кошме. А утром вместе поехали на поля.

14

Среди председателей многих колхозов Юсуп встретил старых джигитов из личной охраны Хамдама. Все это были отпетые люди. Юсуп отлично помнил их. Как раз у них в кишлаках и случались все беды сразу. У них хозяйство велось как придется и вызывало ропот в народе. Сапар Рахимов и его помощник Баймуратов вконец разрушили свой колхоз. Они не сумели даже обеспечить сдачу хлопка, хотя оба были выбраны по району уполномоченными. Сырой, влажный хлопок без просушки начал поступать на пункты, половина его погибала. Остальную часть Юсупу удалось спасти. Комсомольцы с утра до ночи перекапывали огромные преющие груды. К Хамдаму Юсуп даже не заглянул, и это удивило старика. «Странно!
– подумал Хамдам.
– Что-то случилось… Он должен был меня почтить. Неужели он точит на меня зубы? За что? Не заглянул хоть на минуту! Это следовало бы ему сделать! Если он этого не сделал, значит - война… Значит, ему все известно… Но каким образом? Дошли какие-нибудь слухи? Но какие? О слухах я сам писал ему… Он искренне ответил мне, что не верит этому. Это видно было из письма… Быть может, теперь он узнал что-нибудь… Но что он мог узнать и от кого? Не Сапар же будет говорить! А кроме Сапара - кто знает! В конце концов, я видел еще не таких, позубастее. И тем обламывал зубы!
– самонадеянно размышлял старик.
– Со мной ничего не сделаешь».

Хамдам всегда верил в то, чего желал, и опьянялся собственными желаниями. Даже накануне своего падения он не усомнился бы в собственных силах… Хамдам ошибался, думал, что Юсуп помнит о прошлом. Юсуп не испытывал к Хамдаму ни злобного чувства, ни гнева, как будто все это прошлое было засыпано песком. Только непонятное, старое, инстинктивное отвращение было причиной того, что Юсуп не захотел видеть Хамдама. Он привык мыслить своего убийцу безыменным человеком, - это был даже не человек, а только выстрел из пустоты. От прежней, почти животной ненависти, какая у него была к Хамдаму в дни юности, сейчас не осталось и следа. Прежний Хамдам померк, он уже представлял нечто иное. Юсуп чувствовал, что не без участия Хамдама совершались все эти преступные дела, что не без его помощи пускались безобразные слухи и ссылки на Москву, не без его указки творился развал. Люди Хамдама, полуграмотные и вовсе неграмотные старики джигиты, не могли бы так стройно спеться, если бы кто-то не руководил ими. Так думал Юсуп… «Но как ухватить Хамдама? Хамдам всегда отговорится: «Я - никто! Я не распоряжаюсь ничем!» Как его можно обвинить, если он не занимает никакой должности и ни в чем не попался?»

Юсуп устроил в Беш-Арыке собрание районного актива, он рассказывал все, что видел: о всех безобразиях, о всех разрушениях, о миллионных убытках, о вредительствах, о контрреволюционных разговорах, которые велись среди дехкан, и потребовал, чтобы все «подножие» Хамдама, все его ставленники были сняты со своих мест. Список начинался с Абдуллы, сына Хамдама, вторым шел в списке Баймуратов и третьим - Сапар Рахимов; следом за ними шли еще сорок семь человек. Это были опорные точки Хамдама, его негласные командиры, старые его джигиты (не из полка, а из личной охраны). Кроме того, Юсуп предложил собранию возбудить ходатайство о переименовании колхоза имени Хамдама… О самом Хамдаме он ничего не говорил. Он решил не торопиться и на время оставить Хамдама в покое. Собрание было шумное, но предложение Юсупа приняли.

15

Сапар и Абдулла вечером прямо с собрания прибежали к Хамдаму. У Абдуллы тряслись губы. Сапар выглядел тверже.

Выслушав рассказ и того и другого, Хамдам рассмеялся.

–  Хоп, хоп! Хорошо!
– сказал он.
– А что люди говорят?

–  Разное говорят, отец… - ответил Абдулла.
– Одни так, другие так… Сегодня один кричал, что нас выслать надо. Плохо, отец.

–  А наши как?
– спросил Хамдам.

–  Наши?..
– Абдулла почесал рыжую бровь и ответил: - Что - наши?.. Много ли наших? Да и чего стоит человек? Сосед руку подымает - я тоже! Люди есть люди…

–  Навоз!
– выругался Хамдам.

Он приказал Абдулле сейчас же забрать все ценности и ехать в Андархан, спрятать их на кладбище, в ямах, потом позвал Насырова и сказал ему:

–  А ты тоже торопись в Гальчу. Предупреди Баймуратова. Мало ли что может быть… Сегодня одно, завтра другое! Пусть яму зароет… Абдулла прав. Время - ветер, люди - пыль.

–  Какую яму?
– спросил киргиз.
– Ту?

–  Ну да, - ответил Хамдам.

Насыров нахмурился.

–  Пес!
– закричал Хамдам, увидев это.
– Все мы скоро накормим червей! Смотри, кругом загорается! О чем думаешь?

Насыров ничего не ответил. Сняв со стены галерейки седло, он пошел под навес, к лошадям.

16

Абдулла и Насыров уехали.

Хамдам сидел на галерейке, прислушиваясь к шуму в Беш-Арыке.

«Вот жизнь!
– думал он.
– Ничего нет твердого. Сегодня ты - голова, а завтра - ноги. Сегодня - дуб, завтра - солома!..»

Сапар поместился возле него, на деревянной приступочке. Он вздыхал, поглаживая себе колени.

–  Не бойся, - сказал ему Хамдам.
– Пойдем посмотрим, что делается.

Он крикнул женам:

–  Заприте калитку… Я скоро приду.

Потом взял плетку, чтобы отгонять собак, надел на себя летний серый плащ и вышел вместе с джигитом из ворот. Ночь была прохладная.

Несмотря на поздний час, по Беш-Арыку ходили люди. На площади еще была открыта чайхана, и Хамдам решил зайти в нее, напиться чаю. Толкнув дверь, он замер от удивления. В чайхане он услыхал голос Юсупа. Хамдам не сразу понял, в чем дело… Но, оглядевшись, увидел черную тарелку репродуктора, висевшую на стене около керосиновой лампы.

«Колхозы - крепкое дитя… - говорил Юсуп.
– Оно закалилось! Но каждый час, каждую минуту враги готовы отравить его. Советская власть много помогла колхозам. Но я буду несправедлив, если скажу, что у нас все благополучно. Нет. Колхозник понимает свои обязанности? Нет! Он часто не понимает их. Почему? Потому что их не хочет понимать колхозный руководитель - чужой человек, готовый в любую минуту предать колхоз… Крестьяне требуют руководства, а он молчит. Но хуже, когда он вредит! Так было у нас в Беш-Арыке…»