Это было в Коканде
Шрифт:
– Алимат!
– закричали они.
– Хочешь паранджу?
– Принеси… - добродушно сказал он.
– Тогда я не увижу, что такой мудрец, как ты, задает дурацкие вопросы.
Соседи покачали головой. Огромные колеса арб снова покатились по колее… Упрямый человек шел среди поля, никого не стесняясь. Он уже не чувствовал усталости. Чем больше появлялось народу на дороге, тем торжественнее держал себя Алимат. Старец, проезжая мимо плантации, не удержался и крикнул ему:
– Давно ли ты занялся женским делом?
– Я знаю одно женское дело… Это самое лучшее из всех дел, но и оно не обходится без мужчины… Для него ты тоже не годишься, старый сучок! ответил Алимат.
Старик плюнул и хлестнул палкой своего осла. Проехали мимо поля приятели, с которыми он любил провести время, поболтать. Оставив свои повозки, они также подошли к Алимату.
– Алимат… Алимат… - заговорили они.
– Подойди-ка сюда. Сегодня на базаре нам рассказали про тебя одну новость!
– Поезжайте обратно!
– отвечал он.
– Завтра весь Коканд будет говорить обо мне.
Они недоумевали. Правда, мужчинам иной раз приходится собирать хлопок. Но где видано, чтобы мужчина влип в это дело, как муха в мед?
– Да оглянись хоть ты!
– кричали они.
– Жаль взгляда!
– ответил Алимат.
– Что случилось с тобой? Скажи!
– Жаль слов!
– проговорил он, точно ножом отрезая от себя все насмешки.
Из кишлака стали подходить новые люди. Проезжающие тоже скопились возле плантации… Здесь же толкались женщины и дети.
«Моя взяла!
– подумал Алимат.
– Сейчас они пошумят вдосталь».
Он шел, точно актер. Прохладный вечерний ветерок высушил и освежил ему лицо. Около кучи хлопка, собранной им, стояли любопытные… Мужчины смеялись над бригадиром Рази-Биби, отставшей от Алимата.
– Правда, это не мужское дело… Но мужчина - все-таки мужчина, говорили они.
В толпе начались споры. Алимат делал вид, что все происходящее никак его не интересует. Он упорно продолжал трудиться, уже увлекшись. Некоторые, чувствуя, что его поведение переходит всякие границы, что шутки шутками, но об Алимате действительно начнется разговор, попытались унизить его.
– Алимат, уж не хочешь ли ты поступить ко мне в ясли?
– крикнули из толпы.
Тогда кривоногий, тощий Алимат остановился и посмотрел на кричавшего.
– Кто сказал это?
– спросил он.
В толпе засмеялись.
– Я сказал!
– ответил Сапар. Он ловко сидел на коне, поигрывая плеткой, и надменно глядел на Алимата.
– К тебе пойти?
– сказал Алимат, прищурясь.
– Разве ты еще жив?
– Медная башка… - выругался Сапар.
– Она лучше твоей золотой! Твоя - наперсток, а моя - котел!.. Котел все-таки получше наперстка!..
Сапар поерзал в седле и, не зная, что ему ответить, шлепнул своего коня камчой. Алимат, вывалив мешок хлопка в кучу, поглядел из-под ладони на отъезжающего джигита и сказал:
– Красив… Но если бы Рази-Биби захотела мужа, она выбрала бы меня… Так, что ли?
– сказал он, обернулся к бригадирше и подмигнул ей. Ну? Сколько я набрал?..
– Килограммов шестьдесят.
– А норма?
– Тридцать два…
– Так… - засмеялся Алимат.
– Значит, я стою двух человек… А Сапар? Он ничего не сделал? Значит, он не человек… Ну, я говорил, что его нет. Лучше иметь двух мужей, чем ни одного. Рази, запиши меня. Завтра я опять приду. Я не из тех, про которых говорится в пословице: «Много мужчин - дров нет, много женщин - воды нет». Алимат - один! Сильный, как лев!
Он гордо бросил мешок… На следующий день в поле вышли мужчины. Но, конечно, не все.
20
У Карима был свой специальный вагон, его сопровождал специальный штат, а также - машинистки, секретари, повар… Первую остановку Карим сделал в Коканде. Туда и вызывали районных работников.
Утром в первый же день приезда он просмотрел сводки уполномоченных. Ознакомившись с присланным ему докладом Юсупа и с постановлением собрания, Карим задумался, почесал красным карандашом тонкие, как ниточки, брови… Доклад был убедителен. Карим вздохнул и, точно желая с чем-то развязаться, красивым, ясным почерком быстро написал на полях доклада два слова: «Согласен. Карим».
21
Хамдам приехал в Коканд при орденах, одетый как на парад, в новой форме комсостава милиции. Он, конечно, не имел права носить эту форму, но ему все прощалось; больше того - пошивочная мастерская кокандской милиции до сих пор его обслуживала.
Каримовский салон-вагон стоял на запасном пути на станции Коканд II.
Хамдам увидел на путях охрану и группу людей, ожидавших приема… Он подскакал к платформе и передал повод своего коня одному из красноармейцев; затем цветным платком смахнул пыль с сапог и подошел к секретарю Карима Вахидову.
Вахидов выделялся среди пестро одетой толпы своим черным обмундированием. Будто не видя Хамдама, он с кем-то говорил тихим полупрезрительным голосом, почти не раскрывая своих синих, слегка потрескавшихся, точно от постоянной лихорадки, губ. Казалось, что этот человек должен был отказать в любой просьбе, если к нему за чем-нибудь обратятся. Хамдам подошел к Вахидову, требуя, чтобы его пропустили вне очереди. Секретарь Вахидов молча выслушал Хамдама и, кивнув головой, сразу пригласил его в салон-вагон.
Это поразило Хамдама. Он ожидал другого. Поднимаясь по ступенькам вагона, он оглянулся на всех тех, кто стоял на железнодорожном полотне. Увидав их удивленные взгляды, он самодовольно подумал: «Смотрите, выскочки! Хамдам - всегда Хамдам…»
Карим с 1924 года не видал Хамдама, но встретил его так спокойно, как будто они только вчера разговаривали.
Хамдам возмущался всеми действиями комиссии.
– Что такое?
– говорил он, размахивая руками.
– Стариков, джигитов моих - Сапара, Баймуратова - сняли… сына… Что это? Старых джигитов снимают. Какие джигиты? Храбрецы… Что такое? Как мне жить?