Это было в Коканде
Шрифт:
Засвистел паровоз, и начались крики:
– Скорей, скорей!
Блинов, соскочив с лошади, поднялся вместе с Хамдамом на платформу, к поезду. Первый поезд (теплушки, один классный вагон и вагоны для лошадей) стоял у товарной станции Коканд. Второй тоже был погружен и отправлялся через полчаса вслед за первым.
Блинов нашел Юсупа около вагона третьего класса. Юсуп беседовал с Абитом и еще тремя коммунистами, только что прибывшими в полк. Блинов подошел к ним, а Хамдам, не остановившись, прошел прямо в вагон и вслед за ним его порученец с двумя мешками.
Блинов переглянулся с Юсупом. Оба они улыбнулись. Улыбнулись и только что прибывшие коммунисты. Но никто ничего не сказал.
– Ну, желаю тебе счастья, - обратился Блинов к Юсупу и обнял его.
– А мы разве еще не встретимся?
– спросил Юсуп.
– Да ведь неизвестно! Мы разными эшелонами пойдем.
По перрону пробежал комендант станции Синьков.
– Товарищи, отправляю! Садитесь!
– закричал он.
Платформа сразу опустела.
Юсуп вскочил в тамбур. Абит вместе с остальными пошел в соседний вагон.
– А почему без митинга нас отправляют?
– спросил Блинова Юсуп.
– Пока не надо. А ты в дороге подготавливай народ! Дело предстоит серьезное. Я думаю, что в Самарканде Фрунзе будет вас встречать.
Поезд тронулся. Поплыла платформа. Юсуп махнул Блинову рукой.
«Прощай, Коканд!
– подумал Юсуп.
– Все, что было хорошего и плохого, все прощай!» Юсуп, держась за поручни, высунувшись с площадки вагона, смотрел на платформу. «Прощай Коканд!
– опять подумал он.
– Увидимся ли мы, Сади?»
Блинов становился все меньше и меньше и наконец исчез, когда на закруглении поезд повернул вбок…
3
Джемс перебрался в Старую Бухару.
Старый город лежал на канале Шахруд, на равнине.
Он был опоясан глинобитными стенами, такими высокими и толстыми, что снаряды полевой артиллерии зарывались в них. Одиннадцать ворот выходили из города, и сто тридцать одна башня указывала людям, что здесь некогда была обитель славы, бога, владычества искусств и наук. В лабиринте кривых, узких и немощеных улиц вечно шмыгал народ. Благородная Бухара, как звали ее в старину, была переполнена. В этом городе всегда жилось тесно.
Джемсу отвели в предместье большой каменный дом, стоявший в старом саду. Сюда сошлись агенты Джемса, информаторы и курьеры - люди разного рода и пола, различных характеров и национальностей. Джемс называл их просто «мои люди». Правительство эмира прикомандировало к Джемсу двух дворцовых офицеров в качестве почетной охраны.
Джемс злился. Работа его не клеилась, тормозилась, и он никак не мог раскрутить эти тормоза.
Сановники эмира наперерыв приглашали его к себе в гости, увеселяли охотой и всевозможными развлечениями. Он жил в Бухаре уже давно и все не мог встретиться с эмиром. Джемсу отказывали в аудиенции под самыми благовидными предлогами.
Эмир, приняв от него в подарок прекрасное охотничье, но с обоймой, ружье, прислал в ответ благодарственное письмо, но в письме этом даже не упоминалось о встрече.
События назревали. Всякий внимательный человек мог увидеть, что под внешним покровом обычной жизни, как под скорлупой зерна, кроется росток, который обладает такой силой, что вскоре расщепит пополам свою скорлупу.
Восстание было близко, и Джемс понимал, что бухарские революционеры скоро позовут на помощь Красную Армию, и тогда эмир умрет.
Однако жизнь двора протекала по-прежнему. Ничем не нарушался обычный церемониал приемов и заседаний. Эмир, приехав из загородного дворца, из Саттар-Махасы, молился, как молились в старину его предки, в одной из главных мечетей в Меджиди-Каллян, украшенной голубыми и зелеными изразцами. На ее большом дворе, под сводами ее галерей, толкались представители из провинций, беки, чиновники, приехавшие на поклон к эмиру. Здесь же возле мечети толпились разведчики различных европейских и даже заокеанских государств, жившие в Бухаре под самыми разнообразными предлогами, выдавая себя то за инженеров, то за коммерсантов. Здесь же были русские офицеры из белых армий, турки, персы и почетные гости из бухарских купцов.
Слоны и лошади, разукрашенные цветными и серебряными чепраками, тяжело шествовали в процессии эмира. На площади Регистана, окруженной фронтонами мечетей и духовных семинарий, около открытых восточных магазинов, возле чайных и ресторанов-ашхана стояли толпы народа. Все смотрели на пехоту и артиллерию. Войска выстроились на площади в каре.
На солнце горело оружие.
Солдаты и офицеры были одеты в самые разнообразные формы: русские царского времени, английские, афганские, туземные. Все это пестрело, сверкало.
Эмир принимал парад.
Воспользовавшись праздником и личным пребыванием эмира в Бухаре, Джемс снова разослал подарки. Снова он добивался свидания. Ковры, драгоценности были отправлены не только министрам, но и многим русским советникам и даже офицерам бухарского штаба; белогвардейцы играли большую роль при дворе и в армии.
Ничто не помогало. С резидентом опасались говорить о самом главном о связи с Англией.
Эмир чувствовал, что в задачу Джемса входит предложение прямой помощи против «красных». Такие вести приятно волновали его. Было лестно ощущать за своей спиной сильную державу. Это невероятно возвышало его в собственных глазах. Но все же он медлил прийти к определенному соглашению - политическая обстановка мешала этому.
Год тому назад, весной, Афганистан восстал. Афганцы были старыми соседями Бухары. Народ, не имевший счастья после мировой войны попасть в число победителей, попробовал объявить себя свободным и независимым от англичан.
Англичане бросили против нескольких десятков тысяч афганцев огромную армию, подкрепленную не только артиллерией, но и авиацией.
Совнарком отвечал Афганистану телеграммой:
«Получив первое послание от имени свободной самостоятельной афганской нации с приветом русскому народу, спешим от имени рабоче-крестьянского правительства и всего русского народа принести ответный привет независимому афганскому народу, героически отстаивающему свободу от иностранных поработителей».