Это было в Коканде
Шрифт:
У Юсупа показались на глазах слезы. Он бросился к Сашке и крепко обнял его. Жарковский пробормотал: «Молодец Сашка!» Послышалась негромкая, певучая команда взводных: «По отделе-ниям!» Всадники перестраивались в походную колонну.
– Здорово хватанул наш Сашка!
– Не осрамился. А какой это Макарыч?
– Командир его бывший.
– Ах, вот как!
Так переговаривались между собой всадники.
Речь Сашки растрогала всех.
Погода была прекрасная. Дорога посветлела.
Юсуп побежал к своему полку. Там тоже собирали лошадей, проверяли оружие и седловку.
Полк Сашки от станции свернул на шоссе, покрытое булыжниками. Лошади, засекая иной раз подковой о камень, выбивали из него искру.
Утренний полумрак окутывал пышные сады, глухие, низкие, темные дома в садах, посеревшие за лето тополя. Полк шел, стараясь, согласно приказу, соблюдать тишину. Но трудно было удержать лошадей. Они фыркали, некоторые ржали, перекликаясь. Всадники ударяли их кулаком по морде, чтобы они замолкли. Звякала амуниция. Под мостиками, на маленьких запрудах, звенела вода в арыках.
«Скоро начнут стрелять по нас», - подумал Сашка. Он ехал еще как на параде, впереди полка, а сзади за ним трусили легкой рысью три его ординарца: Спирин, Куличок и Матюшенков.
Полк уже подступал к той границе за Каганом, к цепи, за которой стояли кавалерия и пулеметные отряды эмира. Как всегда при утренней росе, посвежел воздух. Когда полк приблизился к предместью, раздался первый орудийный выстрел, и, рассекая воздух, со свистом пролетел над Каганом снаряд, ухнув в глинобитную стену одного из дворов в предместье, где размещалась конница эмира.
Муратов, ехавший в первом эскадроне, посмотрел на часы. Было ровно четыре. Этот выстрел был сигналом к общим действиям по всему фронту. Так и указывалось в приказе. Муратов подскакал к Сашке.
– Пошла работа!
– рассмеявшись, сказал ему Сашка и быстро вытащил клинок из ножен.
8
Вслед за этим на северной окраине города, по обе стороны шоссе, затакали пулеметы, затрещали ружейные выстрелы. Красные отряды двинулись двумя колоннами. Левая пошла к Каракульским воротам, вторая, правая, - на восток. В ней и был Сашка.
Атака началась внезапно и бурно. Сарбазы эмира растерялись и, не выдержав ошеломительного удара, бросая оружие, боеприпасы и обозы, стали отходить к Старой Бухаре. Кое-где по пути, в кишлаках, они попытались задержаться, отстреливались, но в конце концов не выдержали натиска. Это отступление было типично для наемников. Многие из них просто подымали руки и сдавались в плен. Крестьяне из кишлаков присоединялись к революционным отрядам и быстро вооружались; дорога была усеяна оружием. Опрокинутые арбы с патронами и винтовками валялись прямо на дороге.
На аэродроме 43-го отряда в Кагане около старых летных машин возились люди. Все эти «фарсали», «фарманы», «сопвичи», «ньюпоры», «вуазены» и «альбатросы» давно просились на свалку, но летчики храбро грузили их бомбами. Техники и мотористы доливали бензин, промывали свечи, зачищали потрепанные от песка и бурьяна пропеллеры. Командир отряда спрашивал мотористов:
– Моторы проверены?
– Каждый миллиметр ощупан, товарищ командир.
– Смотри!
– Командир кулаком грозил мотористам.
– Чей сдаст, в пекло спроважу.
Еще раз он собрал летный состав и повторил задание.
Аэродром имел в длину всего четыреста шагов. Это был обыкновенный кавалерийский плац для обучения верховой езде, с четырех сторон обсаженный пирамидальными тополями. Приспособленный для лошадей, он, конечно, не годился для самолетов. Летчикам предстоял опасный трюк. На «гробах», отяжеленных бомбами, они должны были взлететь с этого блюдечка, окруженного частоколом.
Еще не рассвело. В сумерках расходились летчики к своим машинам, с тревогой поглядывая на проклятые тополи.
Сразу после выстрела первая машина, дряхлый «фарман», побежала по полю, подпрыгивая на буграх. Она отделилась от земли, неохотно набирая высоту, и тяжело пронеслась, чуть не задев за верхушки тополей.
– Шик! Лихо развернул, - сказали летчики, увидав, что «фарман» уже сделал круг над площадкой. Вслед за первой машиной взлетели и закружились другие.
…Пехота, с боем, только к полудню добралась до предместий Старой Бухары. Стены города, прилегавшие к нему кладбища, дома, улицы - все было приспособлено эмиром для обороны. Наступающие красные войска обстреливались артиллерией эмира. В предместьях города уже завязался горячий бой. Упорен он был до крайности. Кладбища несколько раз переходили из рук в руки. Несколько раз красные бойцы добирались до городских ворот, но, осыпаемые пулями и камнями, вынуждены были с большими потерями отходить назад. Авиация, отбомбив, уже вернулась на аэродром.
Русские белогвардейцы, вельможи и чиновники эмира, уездное дворянство - беки и баи, бухарские купцы собрали внутри города свои отряды. Они комплектовали их из рыночных торговцев, слуг, ремесленников, приказчиков, из того мелкого люда, что живет возле богачей, их милостью, их волей. Запуганные начальниками и хозяевами, сбитые с толку яростными проповедниками и крикунами, отравленные анашой, которой они накуривались до одурения, эти сотни напоминали стадо, заболевшее бешенством. Муллы, разрывая одежды на себе, с Кораном в руках, вопили из-за стен:
– Смерть большевикам!
– Да здравствует революция! В яму эмира!
– кричали красные бухарские отряды, бросаясь на штурм. Навстречу красным неоднократно раскрывались ворота, и яростные толпы, возбужденные муллами, выскакивали из ворот с возгласами: «Алла, алла!» Они шли, размахивая ножами и винтовками.
– Во имя бога!
– орали они.
– Да здравствует народ!
– отвечали им партизаны.
Белобухарцы, закрыв глаза, доходили до пулеметов и бросались врукопашную.