Это было в Коканде
Шрифт:
В шестнадцатом году, уже вернувшись из Сибири и женившись, Хамдам встретил Ачильбая в Ташкенте. Он пришел к нему, будто в свой дом.
Ачильбай был давно женат, дети его стали взрослыми. Вторая половина жизни певца оказалась менее блистательной. Ачильбай теперь уже не пел, он держал школу бачей-плясунов. Деньги кончались. Он проживал их, а школа рассыпалась с начала войны. Только три-четыре мальчика остались у него.
Вечером старик пригласил Хамдама к себе в гости: он воспользовался тем, что женщины праздновали весну, варили сумаляк - жидкий кисель из пшеничного солода. В этот день, в случае прихода постороннего мужчины, женщинам разрешалось не прятаться.
Ачильбай появился так же торжественно и спокойно, как в старину, прямой и сильный. На нем был истрепанный парчовый халат. Парча потускнела, но Хамдам заметил, что старик подчернил себе брови и наложил румяна на щеки. Ачильбай поклонился Хамдаму:
– Ас-салям-алейкум! Окажи милость и займи место среди нас, дорогой гость!
Хамдам сел рядом с дочкой Ачильбая, Садихон. Она понравилась ему.
Около арычка рос миндаль. Под его кустами на глиняной широкой софе, покрытой ковром, лежал жирный сын Хамдама, Абдулла.
Хамдам приехал в Ташкент с Абдуллой. Абдулла не понимал: зачем кривляется этот старик, приятель отца? Абдулла-джан любил фокусников, плясунов, движущихся кукол. «Что может показать эта обезьяна? Зачем отец привел меня сюда?» - думал он.
Ачильбай поднял руку.
Хамдам, вдруг ставший ловким и молодым, словно юноша, подбежал к певцу, подавая ему дутар. У Хамдама вспыхнуло сердце, когда он увидал пальцы своего друга.
Старик улыбнулся и нежно дотронулся до его руки, потом протянул пальцы к струнам, уверенно оглядел своих немногочисленных слушателей, сидевших у огня, и начал песню:
Любимый мой! Я рад тебе, Из-за тебя меня постигла печаль. И год, и десять, и двадцать лет разлуки Я не забыл тебя. Я рад, что ты пришел. Неужели тебе не жаль меня? Я устал от базара жизни, Я поседел на дорогах греха, Но, если хочешь, возьми мою душу Это все, что я могу подарить тебе. Напой меня, о виночерпий! Дай мне лекарство! Я ранен тобой навек…Хамдам сидел на галерейке, за столиком, глотал водку и плакал. В тот же вечер Ачильбай привел к нему Садихон…
…Сейчас, после встречи со стариком, трудно было освободиться от всех этих воспоминаний. Они невольно приходили в голову. Поэтому Хамдам вернулся к себе на квартиру злым и раздраженным. Сам прикрыл ставни, запер в своей комнате дверь и зажег свечу.
«Старость - плохая пора, - подумал он.
– Как запаршивел старик! Неужели и я буду таким же, как Ачильбай?»
12
Но надо было думать о другом, более существенном, надо было торопиться. «Значит, этот Джемс принял имя Замир-паши, - думал Хамдам. Неужели эмир сегодня проходит здесь? Никто ничего не знает. Но есть вещи, которые лучше не знать… Откуда я знаю, что его зовут Джемс? Не помню».
Но потом он вспомнил. Это сказал ему однорукий киргиз, с которым он встретился на съезде курбаши.
Хамдам отлично понимал, что, разбив Исламкула, он приобретет полное доверие. «Надо сейчас же решить, - думал он, - что делать? Перейти окончательно на сторону красных или…»
Внезапное желание все изменило в нем. Снова он вздумал сыграть в обе стороны и послал ординарца за Юсупом.
Когда Юсуп пришел, он спросил его:
– Как ты думаешь, какой эскадрон послать на юг?
Задавая этот вопрос, Хамдам угадывал совершенно правильное желание Юсупа. Юсупу хотелось, чтобы в погоню за эмиром послали первый эскадрон. На этот эскадрон Юсуп больше всего надеялся. Естественнее всего было предположить, что эмир побежит к югу или к юго-западу, и поэтому Юсуп желал, чтобы его эскадрон отправился на поиски в этом направлении. Он был убежден в том, что его джигиты найдут и поймают эмира.
– Ты спрашиваешь моего совета?
– сказал Юсуп и взглянул в глаза Хамдаму.
В глубине души он не собирался даже спрашивать Хамдама. Он намеревался на свой риск и страх отправить первый эскадрон. И если бы Хамдам его не вызвал, он так бы и сделал. Но сейчас этот вопрос Хамдама заставил его задуматься. Он не хотел прямо высказывать свое желание и поэтому на вопрос Хамдама ответил тоже вопросом.
Хамдам щурился, глаза у него были серьезные и немножко испуганные.
– Ведь кто-то должен остаться здесь, - сказал он.
– Мы ведь не можем обнажить линию, а в твоем эскадроне более свежие лошади. Значит, ты и отправишься на юг!
Юсуп покраснел. Хамдам увидел, что Юсупу самому хочется кинуться в погоню за эмиром.
– Мне трудно отказываться от этой чести - поймать эмира, - будто нехотя проговорил Хамдам.
– Мне кажется, что если эмир побежит - так на юг. Куда же ему бежать, если не к афганской границе? Ведь правда?
– Да, я тоже думаю так, - сказал Юсуп.
Хамдам встал и обнял Юсупа.
– Ну, ты молод! Тебе и честь! Желаю тебе счастья. Но если ты не хочешь, оставайся здесь, - прибавил Хамдам.
– Тогда я с твоим эскадроном пойду на юг.
Хотя Юсуп был уже комиссаром, но Хамдам еще по привычке называл первый эскадрон эскадроном Юсупа.
На лице у Юсупа невольно отразилась радость. Все, что говорил Хамдам, было правильно. Отказаться от поимки эмира, от такого знаменитого дела, он не мог, он честно признался в этом Хамдаму.
– Спасибо, что ты мне уступил эту честь!
– задыхаясь от волнения, сказал Юсуп.
Хамдам протянул ему руку и, ласково посмотрев, обратился к нему:
– Я понимаю тебя. Это действительно большая честь.
– Хамдам важно кивнул головой.
– Отличайся!