Это было...
Шрифт:
Человек шел с топором, стрелами, а потом с этими штуками, что неприятно пахли каким-то мертвым дымом. Покрывая все, к чему прикасался, огнем, он расчищал себе дорогу к свету, отчеканивая рубящим топором ритм похоронного марша по лесу. Человек выстоял против могучего врага, упрямо расширяя свои владения, но лес не остался в стороне. Загораясь по ночам голодными глазами – огнями мести, он отправлял своих верных бойцов, заставлявших противника дрожать от страха.
Так велась эта борьба, благодаря которой к небу еще вздымались благородные зеленые кроны. Так велась эта война, из-за которой на землю по-прежнему
– Ах, ты – скотина! – по-звериному ощетинившись, мужчина прицелился и нажал на курок. Раздался звук выстрела, обнадеживающе отозвавшийся эхом в лесных угодьях, и в следующую секунду все стихло.
– Попал!?
– Тщ… – остервенело цыкнул охотник на своего компаньона, внимательно присматриваясь к тому месту, куда стрелял.
В воздухе повисла тишина. Люди затаили дыхание. Самый старший из них, казалось, и вовсе слился с мощным столбом стоящего позади дуба, пытаясь разглядеть в зеленом полотне леса хоть что-то, да и сам лес, казалось, замер в ожидании дальнейшего действия великой игры жизни и смерти.
– Черт! – в следующую секунду в двадцати метрах дернулся куст бузины. Опытный охотник мгновенно перезарядил ружье – нельзя было терять ни минуты, пущенной на возможность пристрелить эту тварь, что держала в страхе всю деревню.
– Ганс, брось.
– Иди ты!
– Не трать порох. Он ушел.
– Грхх… Тьфу! – скупость взяла верх над яростью, и от отчаяния мужчина сплюнул в сторону. Не спеша, он опустил ружье.
Ехидно закаркало воронье, насмехаясь над его поражением. Пропел соловей, салютуя победителя в схватке леса и человека, и раздался выстрел. Несколько чернокрылых весельчаков свалились замертво – разряд ружья пришелся по их души.
– Уф… Это сам дьявол во плоти. Не иначе! – воскликнул третий из этой честной компании, то ли возмутившись, то ли восхитившись своим противником. – Нам удалось отогнать стаю за северные болота, даже рыси не появляются у главной дороги, а здесь мы не можем завалить одного волка! Досадно... Что сказать.
– Мы его завалим. Завалим! Помяни мое слово! Его хвост еще украсит мой ягдташ. – вновь прорычал Ганс.
– Давай, давай. Небось в следующей жизни у тебя обязательно получится. – посмеялся третий малый, натягивая на голову шляпу.
– Что?! А-ну! Повтори, что сказал?! – возмутился терзаемый и без этих насмешек охотник, готовя в ответ товарищу твердый как сталь кулак.
Назревала небольшая потасовка, столь характерная для этого дуэта. Вроде как вновь стало слетаться разлетевшееся воронье, желавшее хлеба и зрелищ, но раздался грубый голос самого старшего и самого опытного охотника.
– Ганс, Хюберт! – словно нашкодившие мальчишки компаньоны этого человека стихли. – Мы должны разделаться с ним, но здесь нужна выдержка. Помните, что это особый волк. – пожилой мужчина о чем-то задумался. Не надолго. Вернувшись из тяжелых дум, старик добавил. – Уже темнеет.
Слова, прозвучавшие словно наставления учителя, принудили и весельчака Хюберта, и вспыльчивого Ганса прикусить язык. Опираясь на старое ружье, на стволе которого рукой мастера были выгравированы сцены жизни и смерти, старик, чью голову уже покрыло серебро лет, направился в сторону деревни. Хюберт и Ганс лишь посмотрели ему в спину, и для них не было секретом скольких волков погубил этот охотник, чью по-прежнему статную и высокую фигуру покрывала шуба, сделанная из хвостов этих хитрецов.
Этот довод принудил их молча пойти за старым воякой вслед, бурча страшные проклятия под нос. Ничего. Они начнут новую охоту, а значит битва леса и человека еще не окончена. И хоть переливаясь черными перьями, им в спины задорно крикнул ворон, охотники не обратили на это никакого внимания – смеется тот, кто смеется последним.
Эту истину разделял и тот, кто, укрытый тенью леса, смотрел им вслед. Облизывая клыки, сдерживая столь естественное желание вцепиться человеку в шею, волк слышал как настойчиво нашептывает лес ему о своем желании «жить». Рожденный в этом царстве, унаследовавший этот престол, одиночка в душе и по жизни, он знал, пока он на шаг впереди – победа будет за ним. И движимый этой истиной, волк не слышно отправился вслед за охотниками, желая получше узнать этого врага, на чьих руках была кровь его братьев и сестер.
– Вот растяпа! – фыркнул молодой человек, к чьим ногам покатились поздние яблоки.
– Прости. – виновница произошедшего быстро принялась за сборку плодов, и не важно, что вообще-то это ее сбила внезапно открывшаяся дверь, выбившая тяжелую корзину из рук.
– Дааа, не завидую я твоему будущему мужу. И какая из такой растяпы хозяйка выйдет? – углядев поджатые губы сестры, юноша не преминул добавить пару слов, добивая лежачего. – А, впрочем, может ты так и проходишь в девках, а? Агата?
– Прости, братец, мне нужно идти. – собрав яблоки, Агата собиралась побыстрее удалиться от едких замечаний родственичка, но брат вовремя выставил руку, мешая ей пройти. Что-то юноша хотел еще сказать, неприятное и обидное, но сверкнувшие особым блеском темные глаза сестры слегка напугали его. – Не смотри на меня волком. Сколько говорил тебе.
– Как хочу так и смотрю. Отойди в сторону, – зарычала было девица, но ее внезапно одернули.
– Агата!!! – в небольшом пространстве подсобного помещения, из которого расходились двери в подвал и на кухню, появилась мать этих двоих. Услышав слова дочери, обращенные к единственному наследнику в семье, женщина опешила. Не подобало молодой девице так вести себя. – Как ты смеешь! Марш на кухню. Отец с охоты пришел.
– Отец дома? – переспросил мальчик, отвлекшийся в момент ока от девчонки.
– Да, Вильгельм. Расстроен. Агата, ты еще здесь?
– Прости, матушка. – поставив корзину с яблоками на пол, девочка прошмыгнула мимо матери, и сейчас ею движило отнюдь не желание сбежать от брата.
Отец дома, и для девушки не было секретом, что нет ничего страшнее голодного и злого мужчины, ведь ей уже было пятнадцать лет. Не довольный ее бегством, Вильгельм досадливо посмотрел вслед матери и сестры. На кончике языка этого змея еще вертелись ядовитые слова, призванные жалить в самое сердце, но, увы, жертвы уже и след простыл.