Шрифт:
Часть 1. Я ещё не волшебник, я — внучатый племянник.
Глава 1.
А-а-а-а! Бдыщщь! И тишина…
…дважды я уходил от удара этого тапка. Дважды! Только не понял тогда, от чего ускользнул. Первый раз, когда решил скоренько перебежать дорогу. Увидел, что к остановке напротив подходит моя маршрутка. Пока она подойдёт, пока люди выйдут, пока новые сядут, я и успею подбежать. Не мальчик, конечно, но признанный балерун и тореро городских дорог. Элегантно пропуская проносящиеся мимо горячие туши пахнувших бензином современных быков, я, танцуя на пуантах, угадал мгновенье и выдал классический балетный "глиссад" к стоящей маршрутке. И вовремя. Сзади что-то оглушительно грохнуло, а спину почему-то обдало леденящим холодом. И это при +38° в тени, тут асфальт плавится, да-а… Но мне было не до этого, я уже ввинтился в раскалённое брюхо маршрутки.
Второй раз просто чудо спасло. Я уже срезал угол через парк и занёс ногу, чтобы соскочить на тротуар, но с досадой вспомнил, что выскочил из дома без телефона. Он так и лежит себе подключённый к зарядке на кухонном столе. Ну что ж, я ведь говорил, что являюсь признанным асфальтовым балеруном? Вот и перевёл начатое движение в сложный, но красивый "револьтад"[1] в сторону своего подъезда. Однако краем глаза успел заметить, как на то место, куда я должен был ступить, упала еле видимая тень с оглушающе громким, я бы сказал даже истеричным, вороньим карканьем. Я аж обернулся. Никаких ворон сзади в небе не было, не было их на земле и на деревьях рядом. Лишь на каменной плитке парковой дорожки медленно таяла и исчезала из виду маленькая черная лужица крови, в которой бились на ветру два намокших и сломанных вороньих пера. Чудеса…
А тут мне деваться было некуда. Домой ведь после работы шел, курс один, годами проверенный. А дорогу перед моим подъездом с энтузиазмом терзал маленький корейский экскаватор, как осатаневший, впавший в охотничью ярость фокстерьер, раскапывающий зазывно пахнувшую лисой нору. Трубы он там откапывал, близилась подготовка к отопительному сезону. Коммунальщики решили наконец-то делом заняться. Заботливые вы наши, век бы вас не видать… Да так рьяно откапывал, что злобно рычал, плевался сизым дымом, даже подпрыгивал, когда черпал землю ковшом. Землю он, кстати, переносил через отделяющий тротуар от дороги чахлый газончик и вываливал тут же, на край тротуара. Ну да, подальше положишь — поближе возьмёшь… Мой путь лежал прямо на эти Фермопилы; слева злобствовал экскаватор, прямо росла гора грунта, а справа стояла декоративная каменная стенка детской игровой площадки. По-другому захочешь — не пройдёшь. Даже будь ты суворовским солдатом с горящей путёвкой на альпийский курорт.
Вольно-невольно я тормознул. Деваться было некуда. Или лезть на приступку стенки детской площадки и боком-боком ползти по ней метров пять, обходя грохочущий на разные голоса фронт коммунальных работ, или лихим броском, уловив момент, когда желтая рычащая тварь будет своим ковшом подрывать бетонный короб с пучком труб внутри, кинуться на земляной завал, справа он вроде бы поменьше будет, и, набирая мягкой земли в светлые летние туфли, суворовским броском преодолеть новообразованный горный массив, возникший на пути к моему подъезду. Я выбрал второе.
Вдруг что-то слабо толкнуло меня в спину. Я машинально передёрнул плечами, внимательно наблюдая, как из ямы выползла жёлтая стрела экскаватора, бережно несущая полную горсть влажной земли в своём ковшике. Ковш поплыл к месту, где экскаваторщик играл сам с собой в куличики, и просыпался на земляную кучу красивым обвалом. Я приготовился и напряг ногу. Из раскопа в мою сторону ударило слабой волной холода, и я невольно поёжился. Ковш проехал по своему маршруту назад, замер на мгновенье, и рухнул своими блестящими клыками вниз, в землю. Я рванул и даже сумел вскарабкаться на пару шагов вверх, по голень утопая в мягкой, холодной и влажной земле. Можете сами представить моё состояние: злость, острое сожаление по гибнущим туфлям, остервенение и лютая ненависть к проблеме теплофикации всего города бурлили во мне упаковкой дрожжей, брошенной в деревенский сортир на солнечной стороне заднего двора.
Тут снова что-то толкнуло меня в правое плечо, но уже сильнее. И так я стоял неустойчиво, а тут явно заскользил по осыпающейся куче влево, прямо к гремящему и скрежещущему по бетону подземного короба ковшу экскаватора. Бодрости мне это не прибавило. Веселья тоже. Почему-то сразу вспомнилась фраза: "Что нас не убивает, делает нас сильнее". Представив, каким сильным я буду после полугода в бинтах и в гипсе, ноги и руки на растяжках современной медицинской кровати, распяленный буквой "зю", я похолодел. А тут из ямы показался ковш. Экскаватор надрывно взвыл и даже клюнул носом вперёд, цвиркнув из нахально задранной трубы густой плевок не до конца сгоревшей солярки: ковшу явно что-то мешало. Я невольно присмотрелся, рухнул на четыре кости и бешеным сусликом заскрёб ногтями по земле, пытаясь выбраться из ловушки, как какой-нибудь фашистский Фриц или Ганс под Оршей из-под удара "Катюши". В обоих случаях это было бессмысленно…
Чёртов экскаватор каким-то образом зацепил толстый свинцовый электрокабель и теперь настойчиво пытался его вытянуть на солнышко, как червяка на рыбалку. Более того, краешком глаза я ухватил, как в углу раскопа вдруг осыпалась земля, и на меня глянул чёрный провал зрачка Вельзевула. Это было уже чересчур. Механической куклой я задёргался на осыпающейся куче земли. Она неспешно текла вниз, а там меня с нетерпением ждал чёрный глаз адова подземелья, из которого истекала ледяная стужа. Ещё один, теперь сильный удар уплотнённым воздушным кулаком в грудь, и я полетел вниз, прямо под дрожащую струну электрокабеля. То, что он наконец-то лопнул, показала мне мощная вспышка, жёсткой ладонью ударившая мне по глазам. Уши ещё уловили грохот взрыва. Полный мрак… Аут…
Вот теперь самое время сделать последний мазок в этой картине: "А-а-а-а! Бдыщщь! И тишина…"
***
Очнулся я… не знаю, когда и где. Глаза-то закрыты, темнота, тишина… Попытался осторожно раскрыть гляделки. Судорожно сжатые веки команду на открытие занавеса не пропустили. Непорядок. Пришлось протереть глаза костяшками пальцев. Это помогло приоткрыть маленькую щёлку. Через неё удалось подсмотреть окружающие декорации и попытаться хоть немного разобраться в ситуёвине. А она была хреноватой…
Первое. Я лежал на каменном полу какого-то большого, мрачного зала. Потолки были сравнительно невысокими для Средневековья, метра четыре. Причём тут Средневековье, спросите вы? А я не знаю. Что-то сразу нашептало. Каменные стены гладко обработаны, внизу они закрыты дубовыми панелями на высоту роста человека, выше панелей стены украшены ткаными гобеленами и панно с рисунками каких-то битв, пасторалей и пасущихся на солнечных лесных лужайках оленей. Выше голый камень и редкие светильники, похожие на бра. Свет довольно слабый, тусклый. Но его хватает. Во всю ближайшую стену высокие, под потолок, полки с книгами. На другой стороне, между двух огромных, стекающих прозрачным стеклом до самого пола французских окон, в которых были видны вершины синих гор, стоял большой рабочий стол с роскошным директорским креслом, а рядом угловой диванчик со столиком перед ним. На межоконном простенке, над столом, развешена целая выставка холодного оружия. Незнакомого, но можно понять и догадаться, что эти штучки идеально подойдут, чтобы наделать дырок в вашем брюхе. Огромный камин в торцевой стене, как ворота в Ад. Его зёв еле светится; открытого огня уже нет, только угли мерцают кучей драгоценных фиолетово-багровых камней. У камина стоят два кресла, между ними на боку лежит приставной столик. На каменном полу, собранном из огромных шестиугольников, тяжёлая куча тёмной парчи, зацепившейся за его ножку. Рядом осколки и лужа от разбившегося кувшина с вином, раскатились и валяются два кубка, отсвечивающих серебром и позолотой. За столиком жмется пара тощих, длинноногих собак. Что-то их сильно напугало. Они смотрят правее меня. Что ж, и я туда гляну. Закряхтев старым дедом и заскрипев всеми мослами, повернулся вправо. Вот и всё. Финита, так сказать, ля кинокомедия… Метрах в двух в воздухе висел и медленно переливался сиреневыми струнами полутораметровый энергетический кокон, похожий на шаровую молнию в форме дыньки "Колхозница". Он был красив и притягивал взгляд. А под ним, на каменном полу, в пентаграмме с заботливо расставленными по углам пятилучевой звезды в окружности разноцветными свечами, лежала высохшая мумия высокого старика в роскошных одеждах. Приехали… Вот и хозяин нашелся. Ну, что же, пора и познакомиться…
С некоторым удивлением отметил, что увиденное меня особо не взволновало. Странно, но я был хладнокровен как удав после холодильника. Окружающее воспринималось спокойно и равнодушно, как что-то знакомое. Дежавю, однако… С трудом поднялся, с кряхтеньем прогнулся пару раз, сделал наклон и шлепнул ладонями по холодному полу. Тихо взвизгнула собака. Я неодобрительно покосился на неё и поскрёбся к упавшему столику. Через пару шагов скрюченное и застывшее в судороге тельце стало отпускать. К камину я подошёл почти молодцом. На ходу поднял столик и набросил на него парчу. Поставил бокалы, поискал чего бы в них налить. На каминной полке, сбоку, стояло несколько глиняных бутылок. Взял первую попавшуюся. Пробка была залита чем-то вроде сургуча. Возиться с ней не стал, штопора под рукой не было, поступил как гусар в кино — отбил горлышко о край стола. Налил полный кубок тёмно-красного вина. Вкус и аромат — просто обалдеть можно! Ещё бы большой шмат жареного мяса, и я бы каждый вечер сам сюда прыгал с земляной кучи у себя во дворе, лишь бы только вкусно поужинать.