Это не я!
Шрифт:
Я с интересом уставился на него.
— Ну, да. С рукой, указывающей на ближайший винно-водочный…
— И какие они? — спросил я, потроша упаковку пачек по двадцать долларов. Крупнее я брать не хотел. Что лишнюю тяжесть таскать? И двадцатки сойдут, чтобы купить детям мороженое, а нам кокосовое молоко.
— Ну, Сечин из "Роснефти", например, Миллер из "Газпрома", Костин из банка "ВТБ". Гляди ты: нефть и газ — народное достояние, а банк — место, где хранятся денежки, которые получены за то, что это достояние в обход народа широко распродаётся за границей!
— Ага! Чтобы народ до своих денег случайно не дотянулся! Нет, батя, я имел в виду размеры их зарплаты? Деньщину, так сказать?
— Я уже точно не помню, но от трёх до пяти с лишним миллионов рублей в день, — ответил отец. — А что?
— На важном направлении мужики Президентом поставлены! Днём и ночью множат народное достояние. И себя при этом не обижают. Я бы сказал, что взвалили на себя тяжёлую ношу и тащат её по жизни, как муравьи, превышающий их собственный вес груз.
Тут отец рассмеялся.
— Ты чего?
— Да я представил, как они эти зарплаты по домам растаскивают. Подожди секундочку… — батя взял у меня со стола пачку долларов и подкинул её на ладони. — Грамм сто. Не больше. Если бы этим мужикам их миллионы выдавали пачками сотенных, рублями, конечно, то это будет… это будет…
— Пятьдесят килограмм. Правильно, батя? Целый мешок Сечину ежедневно тащить супружнице за спиной придётся… Чтобы та с этим мешком потом по магазинам и по рынку бегала. Ты представляешь, какая у неё через месяц будет фигура? Ни одной жировой складки на боках и на животе! Спина, правда, широкая будет и руки мускулистые…
— Это да. С зарплатой за день жена справится. Но если ему выдают зарплату как всем, дважды в месяц, то пятнадцатого числа бедному Сечину придётся тащить на горбу к себе в норку аж 697,5 килограмм сторублёвок! Столько его баба одна не поднимет. Придётся звать на помощь его любовницу…
— Да-а, нелегка жизнь российского миллионера! — сочувствующе вздохнул я. — Ну, ничего. У него, небось, служебная таратайка есть. "Москвич-каблучок" какой-нибудь. В нём он свою зряплату домой и дотащит. Это его сложности. А у нас свои — выход на пляж. Я готов. Наши женщины готовы? Портальщик готов? Тогда поскакали на Борнео!
***
С острова вернулись уставшие, обгоревшие на лихом солнце, все в рапе от морской соли. Но счастливые-е! Особенно Алёнка. Столько впечатлений! Я её понимаю. Особенно ей понравилось, когда к нам, загребая босыми ногами великолепный белый песок, как-то лениво направилась группа в пять молодых аборигенов. Каннибалы, наверное. Мне лень было вставать, и я сделал проще — на пути у аборигенов песок вдруг пошёл волнами, а его поверхность прорезало штук пять высоких чёрных плавников, начавших носиться кругами, подбираясь снизу к босым пяткам незваных гостей. Это в песке-то! Алёнка так радостно завизжала от такой картинки, что я оглох сразу на оба уха. Гости тоже таких головоломных тонкостей фокуса не поняли, но чухнули от нас сразу и на хорошей скорости. Видимо, акульи плавники, разрезающие песок у них на пути, как-то расслабили у них сфинктеры. Или что-то ещё. Но это всё мелочи…
А вот о заслуживающих внимания суммах мы сейчас и говорили с отцом.
— Всего у нас где-то миллионов семь-восемь баксов образовалось, батя. Но держать их на кухне в квартире будет неправильно. Нужно смотаться на Запад и открыть там счёт. Человек с платиновой банковской картой смотрится всяко лучше человека, с мятым комком наличных долларовых бумажек в потных ручонках.
— Такую сумму будет непросто положить на счёт. Я уж не говорю о номерах банкнот. Они могут быть переписаны Федеральным банком, — сказал отец.
— А-а, ерунда! Сначала продадим что-нибудь, получим чистые деньги и откроем счёт в порядочном швейцарском банке, а перегоним потом на него наши подозрительные деньги из подозрительных банков Ближнего и Дальнего Востока и всяких там Каймановых островов.
— Ты не забывай, сынок, как дядя Фёдор из Простоквашино говорил: "Чтобы купить что-нибудь ненужное, надо сначала продать что-нибудь ненужное, а у нас денег нет".
— Ещё раз проинспектирую свой мешочек и что-нибудь подберу из ненужного, батя. Это не проблема. Прямо сейчас и займусь, — решительно ответил я.
И занялся. Ну, сапоги для ремонтных команд подмастерьев-портальщиков много денег нам не принесут, да и заинтересуют они кого-либо? Навряд ли. Откладываем. Так же пришлось отложить палатку, гамак и таган с живым огнём. Таган штука интересная, но светить его пока не нужно. Я снова засунул руку в мешок и зацепил кристалл для хранения информации, который я отжал у Хранителя после двух тысяч лет их бессмысленной отлёжки на складе контрольно-ремонтного пункта порталов. Красивый кристалл. Я внимательно его рассматривал, поворачивая то одной гранью к свету, то другой. Довольно крупный сиреневый кристалл, похожий на большую пальчиковую батарейку с гранями как у стакана, казалось, был доволен как кот, которому хозяин ласково почёсывает шейку. Только не мурчал. Кажется, я брал десяток таких кристаллов? Вот и товар для получения "чистых" денег. Только надо идти к ювелирам. И хорошим ювелирам. Другие просто не увидят всех возможностей этих камней и не заинтересуются ими. А где у нас самые хорошие ювелиры? Ну-ка, что нам скажет интернет? Амстердам! Амстердам славится своими ювелирами и бриллиантами более четырёхсот лет! С тех самых пор, как бедных, но весьма зажиточных евреев погнали из Испании, и они откочевали к голландцам. Мастерство работы с драгоценными камнями, передаваемое евреями-ювелирами из поколения в поколение, сделало Амстердам мировым центром огранки камней по высшей категории. Там нас полюбят как родных и без звука оплатят счастье поработать с гарнитуром из инопланетных волшебных камней звонкими шекелями на открытый нами счёт в Swiss National Bank.
Да, но чтоб они полюбили нас как родных, нужно выглядеть для них немножечко родными… Делать обрезание и отпускать пейсы для меня как-то и поздновато, и не совсем кошерно. Сделать иллюзию? Можно, но опасно разоблачением. Я не знаю иврита и ругательств на идише. Азохн вэй! Есть же батя — пусть он и думает. У него голова большая, он больше двадцати лет чёрный берет морпеха носил.
И батя не подвёл!
— Ты дядю Мотю помнишь? — как-то чересчур весело улыбаясь, спросил меня отец.
— Конечно, помню! Он же у тебя на каждой твоей фотографии, когда ты молодой, с пулемётом и весь в чёрной морской форме. И он рядом, всегда с автоматом и белозубой улыбкой на загорелом лице!
— Скорее смуглом… Так вот — вообще-то он не Мотя, а Моня Бляхер! И после того, как КГБ и военная контрразведка вскрыла в армии несколько евреев-инициативников, которые не так уж и давно просто-таки кинулись в объятия "Моссада", наших офицеров-евреев негласно стали убирать со значимых командных должностей и переводить их завклубами и офицерами КЭЧ.[15] Моня посмотрел-посмотрел на это безобразие и уволился к чёртовой матери. Нашёл себя в бизнесе, понимаешь. А дружба наша не сломалась, только крепче стала. Ну, да ты это знаешь.