Это случилось, а мы всё ещё живы
Шрифт:
Текст был примерно такой: «В десять вечера такого-то числа у меня начнутся схваточки и к шести утра я рожу».
20.12.2022
Я боюсь запутаться. Начну все с начала. С того начала, про которое знаю. Начало рода. Дай Бог нам всем терпения, а он с нами, что бы мы об этом не думали.
***
Отец родился в тридцать первом году. Жили в деревне. Мать его была из поместных дворян, отец крестьянин. Говорят, что поженили их, чтобы смешать дворянскую кровь с пролетарской дабы не испытывать гонений. А там уж кто знает. Прожили они вместе до самой дедовой смерти. Вырастили пятерых детей. Было бы больше, но двое умерли в младенчестве. Деда не помню, он ушел из жизни, когда мне было два года. Помню, что все говорили про его рыжие
Когда мне это рассказывали, воображение рисовало картины жуткой нищеты, тяжести и мрачности, но было не так. Тяжело было, но дом сиял чистотой. Горки из подушек разного размера под ажурной пелеринкой на кроватях. На полах половики. Бабушка сама их ткала. Станок стоял в центре комнаты. Бабушка содержала дом в порядке будучи и в довольно почтенном возрасте. И иконы в красном углу.
Спустя время зашла она к сыночку, а он с иконкой играет. Выжил.
Дед с работы вернулся: «Ну что, преставился?»
– Выжил.
С тех пор пошел на поправку.
Дети подрастали. Потом еще один ребенок родился. Все бы ничего жить можно. Да тут война. Война.
Отец говорит, что в войну не так голодно было, как сразу после.
Помнит два случая, как сыты были. Один раз нашли дохлую корову в лесу. Ее и ели. Другой раз лошадь ногу сломала, так солдаты ее пристрелили и деревенским отдали. Вот тогда наелись. Отец рассказывает и причмокивает. Ему девяносто с хвостиком, а он до сих пор вкус этой конины чувствует. Вкуснотища.
Так-то ели, что в лесу могли найти. Травы разные. Животное чутье. Бабушка травы лесные всю жизнь сушила. Лекарство от любой болезни. С ребятишками бегали колоски после уборочной собирать. По краю поля. Боялись, конечно. Только есть очень хотелось.
– Найдешь колосок, разотрешь в ладони и в рот. В другое время ходили с матерью сучки рубить. Недалеко от деревни лесосплав был. Так вся ребятня, кто мог – туда. Уж какой-никакой, а паек дадут.
После войны дед сильно сдал. Голод был страшный. Сажать, сеять нечего. Все съедено. Скота тоже нет. Он свою пайку детям отдавал. Сам не ел и молчал. Отец в сорок пятом пошел работать при почте связистом. У него участок был в восемнадцать километров. Вот и ходил по нему в любую погоду. На почте отогревался или отдыхал. Образование четыре класса, что до войны успел, но читать-писать умел хорошо. И хотел вырваться из нищеты. Очень хотел.
А тут случай. Пришло на почту письмо, мол приглашаем учиться в ремесленное училище. Как уж отец его прочитал?! Но прочитал и написал письмо в это самое училище. Ему ответили. Собрался и поехал в город на поезде в свои четырнадцать лет. Приехал, а его не берут. Говорят, семилетка нужна. Он в слезы. Денег нет, на что обратно ехать. Взяли с испытательным сроком. А он возьми, да и пойди семимильными шагами. Ум цепкий, руки ловкие. Пока учился, его там при кухне работать пристроили. Уж больно тощий был. Он окреп, выучился. Его сразу на завод работать взяли после учебы. В ремесленном компании были разные. Выпивали, бывало и подсудными делами занимались. Но Господь отца уберег.
В армии отслужил. После армии его обратно на завод взяли. Хоть и вакансии не было. Ценили.
За ум взялся не взялся, но школу рабочей молодежи закончил. Женился. В институт поступил. Год проучился – нервный срыв. Работа, учеба, ребенок маленький. Из института ушел. Академку предлагали, отказался. Пришел в техникум при заводе. Ему говорят, набор закончен. Упросил. Взяли с испытательным сроком. Через три месяца перевели на второй курс.
***
Мама родилась в тридцать девятом. Дед финн, бабушка русская. До раскулачивания жили своим хутором на бывшей финской территории. Батраков не было, но их все равно раскулачили. Уж больно хорошо жили. Дед мог дом построить с нуля, как и любой из его братьев. Отец бабушки был управляющим у помещика. Помещик заботился о своих крестьянах. У каждой семьи был свой надел. По праздникам получали отрезы добротной ткани в подарок. Отец справил всем своим дочерям по швейной машинке Зингер. Бабушка называла ее Кормилицей. Она спасала от голода в тяжелые времена. Бабушка хорошо шила. Перешивала старые вещи так, что к ней выстраивалась очередь. Но однажды ее «заложили», с тех пор она шила только для своих. Деда в тридцать девятом арестовали. Он работал директором завода. На него написали донос. Маме двух лет не было. Бабушка брала ее на руки и к окошку. Передачи не принимали. Жив или нет, неизвестно. Потом над ней сжалились и выкинули окровавленную одежду деда. Слава Богу, жив!
Через некоторое время его каким-то чудом отпустили. Потом Финская война. Мясорубка была страшная про них там забыли верно. Его финн спас. Дед тогда от голода помирал и водянка. Финн его подобрал и выходил. В бане парил, травами лечил. Он многих тогда на ноги поднял. Потом их чуть не расстреляли за то, что с врагом общались.
Потом Великая Отечественная. Дед ушел на фронт. Бабушка беременная с четырьмя детьми осталась под Ленинградом. У них был дом с небольшим участком земли. Во время бомбежек бежали в укрытие. Каждый знал, что ему нужно взять и сохранить. Особенно машинку Зингер.
Однажды ночью цепной пес отчаянно лаял. Бабушка вышла и увидела сгорбленных стариков. Они жадно ели похлебку из собачьей миски. Бабушка упала перед ними на колени и молила войти в дом: «Миленькие, что ж вы из собачей миски…» Их было пятеро. Она их накормила, хотя детям своим частенько говорила: «Спите, милые, подольше. Все равно есть нечего». Она их накормила и положила на печь отогреться и поспать. Проснулась от звука падающих струй. Они спали, а с них текла моча. Она просто не держалась. Наутро их определили в госпиталь. Через несколько дней в дом вошли пятеро молодых ребят, лет по девятнадцать, и стояли перед бабушкой на коленях, и принесли ей белые защитные халаты на простыни.
Вскоре бабушку с детьми эвакуировали в Казань. Мама бегала молиться за папочку в Храм. Помнит высокие ступени, ноги и лоб разбитые в кровь. Дед после войны называл ее Спасительницей. Как-то их роту накрыло, буквально, от взрыва засыпало землей. Деда контузило. Он не мог пошевелиться, но слышал, что их ищут. Тогда, не знает какая сила, выдернула его руку с планшетом из-под земли и его нашли. Когда вернулся в июне сорок пятого, поставил свою доченьку – мою маму – на походный мешок, обнял: «Спасительница моя». Говорит, ангелочек над ним маленький летал, когда в земле лежал. Он руку-то и поднял.
Бабушка его пытала, был ли кто у него там. Честно признался была военно-полевая жена, что даже жить вместе ей предлагал. Только она фотографию видела: «Ступай к жене и детям». Бабушка ее еще в сорок первом ему послала. Там она и четверо детей. Пятый только родился. Мертвый. Фотография деда и вернула в семью. Потом бабушка всю оставшуюся жизнь ревновала деда, но как-то играючи подтрунивала над ним: «Глянь, сидит, хвост распушил, а бабы-то и рады». Он накатывал рюмочку и весело подмигивал. Язву лечил водкой с перцем.