Это случилось в тайге (сборник повестей)
Шрифт:
— Пять раз по полбанки, не считая закуса! — подмигнул другу Костя, пересчитывая деньги. — За здоровье гражданина комплекса!
Но комплекс тут был ни при чем. Просто в бригаде следовало не отставать от товарищей.
Пропивать лишние деньги Ангуразов вдруг отказался:
— Хватит, — сказал он. — Переберешь — придется завтра полдня у костра загорать. Пока башка не пройдет…
Про себя Воронкин теперь уже недобрым словом вспомнил комплекс — верно, не посидишь у костра! Но душу решил отвести:
— Слабцы
Его излияния прервал Василий Ганько, пришедший с правой половины. Встав на пороге, он восторженно зажмурил глаза, поджал губы и сказал нараспев:
— Бра-атцы! Какой хромовый пальтуган Борька Усачев в сашковском сельпо оторва-ал!.. Тот еще пальтуган! Весь — на молниях!.. Китайский! Три штуки в сельпо привезли…
— Может, вытряхнем? — подмигнув, предложил Костя.
Но Ганько, видимо, было не до шуток. Посерьезнев, бегая глазами по лицам товарищей, он спросил:
— Хлопцы, кто выручит грошами? Косую наберу, надо еще столько. Две тысячи сто надо… Ну и — завмагу подсунуть, чтобы магазин открыла. Закрыт уже магазин, а до завтра ждать — утром враз расхватают.
Насмешливый, дерзкий голос Василия звучал неузнаваемо — вкрадчивый, почти умоляющий. Все знали, что у Ганько завелась в Сашкове „знакомая“, по которой он сохнет. Конечно, охота молодому показать себя, щегольнуть. Ясное дело!
— Бумаг триста дам, — сказал Шугин.
— Ну, и мы триста подкинем. Да, кореш? — повернулся к Ангуразову Воронкин. — Если босяк босяка не выручит…
— Сколько тебе еще? — просто спросил Николай Стуколкин, доставая свернутую трубкой пачку бумажек.
— Тебе я и так должен еще, — совестливо опуская глаза, вспомнил Ганько.
— Отдашь, куда денешься…
Ночью сияющий Ганько заявился в желтом кожаном пальто, расшитом блескучим никелем застежек. Все спали уже, но Василию не терпелось похвастать, покрасоваться. Включив свет, он громко и неловко разыграл удивление:
— Уже спите?.. Черт, а я свет зажег…
На койках зашевелились, спросонья недовольно заворчал Шугин:
— Кто там? Чего? Выспаться не дадут…
Но уже поднялся, протирая глаза, Воронкин. Уже Закир Ангуразов, щупая кожу, прищелкивая языком, уверял:
— Вот на столько обрежешь — вполне сапоги выгадаешь. Хром правильный. Подметки да стельки добавить только…
— Лимит тебе в нем, Васька! — похвалил Стуколкин, закуривая внеурочную папиросу. — Вещь, одним словом…
Костя Воронкин выдернул из-под матраца затрепанные карты, последнее время почти забытые. Зажав в левой руке, правой, как взводят курок, оттянул колоду и, по карте выпуская из-под пальца, дал длинную очередь негромких выстрелов.
— Катаем? — зубоскальничая, спросил он Ганько.
— У тебя грошей не хватит! — счастливо заулыбался
Воронкин прищурился — теперь он словно прицеливался.
— Грошей не хватит — найдем тряпки. Иди! — Улыбка его вдруг изменилась, стала фальшивой, мертвой.
Но Ганько, все еще принимая его предложение за розыгрыш, отмахнулся.
— Трусишь?
По-прежнему радостно и смущенно улыбаясь, Ганько оправлял койку, собираясь улечься.
— Кишки подтянуло к пяткам? — не унимался Костя. — Ты его под одеяло возьми, свой мантуль. И держи всю дорогу…
— Ты что? Внатуре? — удивился Ганько.
— Нет, с понтом! — с откровенной злобой огрызнулся Воронкин. — Конечно, внатуре!..
Василий растерянно озирался, словно искал поддержки. Встретился с пустыми, холодными глазами Закира Ангуразова. Шугин спал. Стуколкин, тоже укладывавшийся уже, не спуская ног на пол, приподнялся на локте. Лицо его было или равнодушным, или непроницаемым. Он разминал в пальцах новую папиросу.
Некому было поддержать…
— А еще босяками называются, — язвил Воронкин. — Бабы. Тряпичники. За тряпку переспать готовы проститутки…
— Покажи гроши, — бледнея сказал Ганько.
— Пож-жалуйста! — Воронкин широким жестом выкинул на подушку несколько сторублевок, повел глазами на Ангуразова. — Кореш, добавляй!..
Ганько глядел в пол, но краем глаза он видел, как Воронкин с залихватской уверенностью пересчитывал деньги. Если бы их не хватило!..
— Тыща четыреста. За шестьсот идут его прохаря, — зажатой в руке колодой показал на согласно кивающего Закира. — В стосс?
— В коротенькую, — не поднимая глаз, хмуро бросил Василий. — В трех партиях.
— Какой может быть разговор? — Воронкин начал тасовать колоду.
Василий не сразу нашел свои карты — завалились за кровать. Достав, швырнул Воронкину. Тот с улыбочкой пересчитал их.
— Порядок. Разыграем сдачу?
— Тасуй…
Воронкин стасовал, дал подрезать. На руках Василия — девятка червей. Карта жгла пальцы. Он смотрел на нее, как на врага, закипая бессильной яростью.
— Бейся.
Воронкин перевернул колоду, открыв бубновую даму, и начал метать. Девятка червей пошла налево.
— Бита, — сказал Воронкин и скорбно поджал губы.
Во второй партии у Василия убился трефовый валет.
Третью выиграл — его туз бубен оказался в сониках. И затем две партии подряд: бита! бита!..
Воронкин аккуратно подровнял брошенную колоду, протянул Ганько.
— Спрячь. Пригодятся.
Машинально зажав карты в кулак, Василий снял со спинки кровати обновку, перебросил на койку новому хозяину.
— В расчете, — кивнул тот.
Тяжело переставляя негибкие ноги, Ганько подошел к своему месту. Разжав кулак, долго смотрел на помятую колоду. И вдруг, зубами помогая пальцам, стал рвать карты, брезгливо отплевываясь.