Это случилось в тайге (сборник повестей)
Шрифт:
— Всех интересует, зря ты меня перебил. Я говорю: деньгу зашибить побольше, а работенку найти полегче. Только Никанору образование не позволяет по своему интересу жить. Разве что на коне работать, не топором махать. А ты заместо коня — музыку, баян… Ты не обижайся, я тебе правду говорю!
— Нечего мне на вас обижаться, — и в голосе Бориса послышалась обида. — За длинным-то рублем я сюда, в леспромхоз, приехал. С баяном длинных рублей зарабатывать не собираюсь…
— Значит, без корысти твой интерес? Чтобы только для общества?
— В
— Так чего же ты отсюда бежишь? А? Тут от тебя обществу двойная польза: лес рубишь и музыка твоя вот как нужна; артисты сюда не больно-то ездят…
— Трудно с вами говорить, Иван Яковлевич! Нет у вас понимания обстановки…
— Брось, — устало промолвил Тылзин. — Брось, Борька! Я ведь не к тому, чтобы упрекнуть, — если лучше да легче ищешь. Все мы так, кто как умеет. Таким, чтобы нарочно труднее искали, на Лужне нечего делать. Они, брат, на станции Северный полюс или в стратосфере. Я к тому, что ты себе лучше ищи, только не объясняй, будто для общества стараешься. Будто без твоей музыки Иван Тылзин с Николаем Сухоручковым, как малые ребята, заревут в голос…
Поджав губы, Борис отвернулся к окну, забарабанил в стекло пальцами. Сказал, как бросают двугривенный нищему, добавляя к подачке строгое „стыдись!“:
— Я с вами не спорю, Иван Яковлевич. Только ведь вы не общество. Единицы…
И, демонстрируя нежелание продолжать неприятный разговор, уткнулся лицом в стекло. За стеклом, подернутый голубизной спустившихся сумерек, лежал снег. По-зимнему свежий, не изъязвленный проталинами. На голубоватом снегу, круто изогнув спину и подняв торчком хвост, стоял кот Пушок. Временами он выгибался еще круче, почти складывался, подгребая передними лапами снег, и хрипло кричал: мр-рра-ау!..
И замирал, напрасно ожидая ответа.
Инженер Латышев допивал шестой стакан чая. Чай Настя заваривала по-своему, по-особенному, обязательно добавляя в заварку даже зимой пахучую веточку черной смородины. Оттянув тугой ворот свитера, Антон Александрович вытер носовым платком потную шею. Надув щеки, блаженно с шумом выдохнул воздух.
— Пффф!.. А ты все хорошеешь. Ей-богу, вроде изменилась как-то. Не пойму как, но — к лучшему…
— Ну вас! — залилась краской девушка. Переводя разговор, спросила: — Вы чего так поздно приехали — к концу дня? Не успеете и в лес сходить…
— Не разорваться, Настя! И так дома по неделям не бываю. Шесть участков. Ваш да киселевский вовсе на отшибе, у черта на куличках. К вам даже телефона нет. Чуть что — ехать надо. А кому ехать? Латышеву, у него-де всех меньше дела…
— Вы прямо из города сегодня?
— Да нет, позавчера из города. На четвертом задержался: собрание, а потом пасеки нарезали.
— А у нас что?
— У вас — тоже собрание. Приказ директора есть — премировать кое-кого…
— А кого?
— Много будешь знать, скоро состаришься…
— Ну
— Вот и не угадала… Да, новость: в Чарыни сельпо обокрали. Слышала?
— Когда?
— Видимо, вчера или сегодня ночью.
— А кто?
— Это, милая, еще установить надо. Не так сразу, наверное…
— Неужели наши, Антон Александрович? — бледнея, спросила девушка. Она испуганна, смотрела на дверь, будто та вот сейчас откроется и войдут соседи. Неузнаваемые, в страшном новом облике — воры!
— Не думаю, — покачал головой инженер. — Говорят, Клавдия вчера с полудня в Сашково ушла, вашим откуда знать было? Кто-нибудь из своих. Из чарынских.
— Некому вроде в Чарыни… А много украли?
— Не могу сказать, не я воровал. Ревизия покажет, Товар ей только-только позавчера подвезли свежий… — Латышев взглянул на часы, почесал мизинцем переносицу. — Скоро четыре. Вот и пропал день…
Ожидавшая продолжения разговора о краже, Настя разочарованно отвернулась и вдруг вспомнила:
— Четыре? Ойечки, у меня же еще и плита холодная! И дров дома нету!
Встал и Латышев. Не попадая в рукава полушубка, затоптался возле дверей.
— Пойду… Чарынских надо перехватить, чтобы не удрали домой. Придется на дороге сторожить… Черт побери!
К чему относилось последнее — к сторожению на дороге или строптивому полушубку, Настя не поняла.
Покамест Латышев, Фома Ионыч и Тылзин организовывали „стопроцентную явку“, пришедшие первыми уже успели накурить так, что электрическая лампочка плавала в табачном дыму, как луна в тучах.
— Откройте двери, ребята! — скомандовал Сухоручков. — Не продохнешь!
— Теплей спать будет, — пошутил кто-то.
— Если двери открыть?
— Нет, если надымить побольше! Глядишь, на дровах сэкономят!
Всех собрать не удалось, но и без того народу набилось столько, что Латышеву и мастеру пришлось протискиваться к столу.
— Лучше бы на конном дворе собрать, там просторней. В конюховской! — ворчал Фома Ионыч.
Инженер бросил ему через плечо насмешливый взгляд: додуматься надо, собрания на конюшне проводить! Чудак!
— Надолго я вас не задержу, товарищи! — объявил он, распахивая полушубок. — Вопросов у нас на повестке два. Первый — новая инструкция по организации лесовосстановления. Вопрос важный, так как лес — наше всенародное богатство и наш с вами хлеб, товарищи. Это вам надо будет учесть, когда мастер и Иван Яковлевич познакомят с этим делом подробно. Но сейчас мы за недостатком времени на этом останавливаться не станем. Нескладно получается: после рабочего дня многим еще три километра шагать. Так что мы тут с Тылзиным и Фомой Ионычем кое-что уточним, а они доведут до сведения. Нет возражений?