Владимир Соколов, Марианна и Нина Петровна Роговские
Переделкино. 1988
Новый год в Лаврушенском переулке. 1989
ДЕВЯНОСТЫЕ
«Прекрасно стать забытой книгой…»
Прекрасно
стать забытой книгойИ промерцать, когда найдут,Давно прошедшего веригой,Цепочками его минут.И ржавое великолепье,Свидетельство былых оков,Окажется златою цепьюИ украшением веков.1990
«Сегодня день под Рождество…»
Сегодня день под Рождество.Чтоб тишь не возмутить,Не надо делать ничего,Не надо в сад входить.Не скрипни дверцей, рукавомСнежинки не задень.Сегодня день под Рождество,Слепящий Божий день.И если ангела в тениУвидишь невзначай,Своим восторгом не спугни,Светись, не замечай.Сегодня день под Рождество,Настолько Божий день,Что не боятся никогоНи лань и ни олень.Сегодня ветви так висят,Что просто нет беды,И всюду — Гефсиманский сад,Где только есть сады.Сегодня день под Рождество.И, страшное на вид,Сегодня все мертвым-мертво,Что бытию грозит.И если Бог шепнет звездеНеслышно о тебе,То, значит, в божеском трудеСиять твоей звезде.Сегодня день под Рождество,Тишайший Божий день.Не тронь пылинки рукавом,Снежинки не задень.И Белоснежного в тениС поникшей головой —Лишь краем ока сохрани,То охранитель твой.Он отдыхает невдалиИ шепчет между тем:О, не спеши, дитя Земли,В обещанный Эдем…1990
«Спит имя твое…»
Спит имя твоеВ лесу и в траве.Спит имя твоеВ речной синеве.Спит имя твоеВ ночном камыше.Спит имя твоеВ незримой душе.Во все бытие —Ночные глаза!Спит имя твое,Как в туче гроза.И страшно сказать,И страшно позвать.Спит имя твое.Ему — исполать!1990
«Ты вошла со светящимися глазами…»
Ты вошла со светящимися глазами(Разве можно так долго глядеть на луну?)И сказала: мне кажется, я не усну.И уснула. А я не уснул под часами,Где владычествовал неземной циферблат,Отмечая, наверное, лунное время.Я не спал, между теми планетами рея,Где совсем, никогда в это время не спят.Оттого, что в зрачки мои звезды вместились,Я их тихо закрыл и обрел тишину…У тебя же глаза и наутро светились.Разве можно так долго смотреть на луну!1990
«Мой Лихославль сгорел дотла…»
Мой Лихославль сгорел дотла.Ушла во прах дорога к дому.Нет даже черного дупла,А в нем письма к себе, седому.Но только зренье напряги,Сад закачается гневливо,Засеребрится — вопреки,Наперекор и прихотливо.Как сам захочет, через крайЛиству выбрасывая, топольВскипит — беги и подбирайЕго серебряную опаль.Мой
Лихославль сгорел дотла.А я устал бродить по свету.Глядит икона из угла,Которого давно уж нету.Повисла в воздухе, глядит,Мерцая золотым окладом…И я не знаю, кто стоит.Невидимый, со мною рядом.1990
«Там вечера фиалкового цвета…»
Ирине Одоевцевой
Там вечера фиалкового цвета,Там все не выговаривают «эр».А если выговаривают, это —Как рок, как рокот; в песне, например.Теперь вы с вашим выговором страннымНа берегах, где эти «эр» и «эль»Звучат, как встарь, звучаньем первозданным,Как Летний сад, как русская метель.С ветвей над белой статуей во мракеРоняет иней ворон вечных лет.Он неспроста в почти блестящем фракеИ что-то вам скандирует вослед.Он глаз косит, задумавшись: с отрадойИли с досадой слушают его?..Я прохожу в то время за оградойИ этого не вижу ничего.1990, июль
«Я в ужасе бегу от жизни…»
Я в ужасе бегу от жизниИ тихо возвращаюсь к ней.На цыпочках. Из-за углаВыглядываю; как там слизни?Еще ползут стезей своей?Все так же ль бабочку иглаПодкарауливает тонко?Иль махаон, подобно мне,С глазами умного ребенка,Листа шершавую изнанкуПредпочитая спозаранку,Застыл в тени и тишине?А над лужайкой виснет чадИ ветки так растрепыхались,Как будто множеством зеркалецИграют дети и молчат.И все мерещится мне палецУ чьих-то губ… Они кричат?Я в ужасе бегу от жизни,И страшно мне, что я живой,Что мертвый тополь в укоризнеЕще качает головой.1990
«Сколько желтых листов! Это осень?..»
Сколько желтых листов! Это осень?И на улице, и в кабинетеУ меня эта желтая осыпьЛистьев — в воздухе и на паркете.На полу. И на улице тоже,Только там их никто не сгребает.Я же, здесь, ничего не итожа,Вижу, сколько страниц погибает.И погибло уже, без ухода.Пылью легкие мне заложило.Эта пыль — сорок пятого года.Эта пудра, она отслужила.А вот эта — из сорок шестого,Как внедренная ревтрибуналомПротив чистого русского слова,Русским же Беломорским каналомПерекинутая из былого…В настоящее… В новые были…Сколько желтых листов.Сколько пыли. Сколько праха, Победы и Краха…1990
«Муки знаменитого поэта…»
Муки знаменитого поэта,Как прилюдно ни был бы затравлен,Это все-таки одно…Есть другое — в глухомани где-тоЧеловек унижен и ославлен,А затем и вовсе обесправлен.И никто о нем не знает… НоВ час ночной, когда, невзвидя света,Книжку он читает, нем и тих,Муки знаменитого поэтаДля него больнее мук своих.А поэт подъемлет тост. Он в Риме.Всех несчастней и непримиримей.1990
«Мне страшно, что жизнь прожита…»
Мне страшно, что жизнь прожита,Что смерть — это значит домой,Что снова трясет нищетаНа грязных вокзалах сумой.Что родина — это слеза,Что мать — это холм без креста,Что вор, закативши глаза,Гнусит: мир спасет красота.А в целом… Да что говорить!Всего мне страшнее сейчас,Что я не могу сотворитьИз прошлого будущий час.1991
