Это всё из-за тебя
Шрифт:
– Между нами нет ничего. Мы учимся в одной группе и всё. – отрезаю сказанное, чтобы не нафантазировала лишнего, а то она умеет. На это сестра лишь громко фыркает и закатывает глаза.
– Ну да, конечно, нет ничего. – разводит руками. – Такое «нет», что поднеси между вами спичку, она самовоспламенится.
– Так, любительница новелл и любовных историй, дуй в свою кровать и это кстати, я забираю, – показываю на телефон в моих руках. – Завтра утром отдам. На сегодня с тебя хватит. – укладываю его под подушку рядом со своим.
– Отлично! – дуется сестра, но ехидно добавляет. – Тогда я буду думать о вас и о том, как вы с Кириллом страстно сходитесь в поцелуе. – еще и показывает наглядно, выпячивая свои
– Да ну тебя! – выключаю свет и отворачиваюсь к стенке. – Спокойной ночи. – желаю сестре. Еще не осознавая, что мечты сестры будут преследовать меня всю ночь.
5
Как будто я не помешанный на ней придурок. Кирилл Сомов.
В который раз после моего возвращения на родину зависаю в тренажерке недалеко от торгового центра, куда часа три назад отвез мать по её женским делам. Меня мало волнует, что именно там у них происходит в этот момент, но после исчезновения моей младшей сестренки, безопасность дорогих мне людей стала моим фетишем. Помешанный на контроле псих. Снаружи может я и кажусь машиной и бесчувственным, сука, роботом, скрывая все за ухмылками, бухлом и спортом, и теми телками, которые не прочь перепихнуться разочек, с условием, что когда-то позвоню. Естественно не перезваниваю. Ебал я вашу любовь с седьмого, сука, класса.
Беговая дорожка, турникет и в заключение груша. Ебашу эту штуковину до седьмого пота. Проношу в голове. Кристина… Аня… Кристина… Аня… Сука. Последнюю же клялся не вспоминать. Заблокировала и хуй с ней. Думал, отпустило, отлегло. Но ни хрена. Ноет, словно раскаленным растительным маслом по телу прошлись, особенно в районе солнечного сплетения, сердца и паха. Гудит всё при упоминании о ней. Только сильнее выкладываюсь. Подойди сейчас ко мне кто-нибудь, уложу с первого, блять, раза.
Этот зверь, что вырывается из меня с каждым разом, захватил ещё в школе. Тогда думал: пубертатный период, ну у всех пацанов бывает. Драки, секс, алкоголь. Все мы меняемся, и гормональный наш фон тоже меняется. Поэтому и такие приливы. Но сука, позже понял, что с ней одной так накрывает. Казалось бы, ну общается она с другим пацанами в школе и с этим мудилой Костей, что такого. Остальные девчонки тоже общаются, но почему-то хотелось каждому разбить что-нибудь в принципе, что иногда и делал. Задевал специально противника, дрался с теми, у кого видел к ней точно нездоровый интерес. Они отслаивались от нее сразу же. Единственный иммунитет был у Костика. Он же положительный со всех сторон. Сын патриарха церкви. Репутация, словно СИФ для унитаза, смывает всех конкурентов в водосток, так что не подкопаться. Что меня и бесило в нём, ну нельзя быть таким по всем фронтам. Искал. Задевал. Но все, мать вашу, не в мою пользу.
Чтобы хоть как-то перестать о ней сохнуть, заводил отношения с другими девчонками. Но все не то. Все не те. Расставался и снова начинал изводить себя общением с единственным аленьким цветочком, который в моей жизни остается лишь тем самым пределом мечтаний. Она такая одна. Такая не похожая на остальных. Такая красивая. Непорочная. Но такая, что, блять, невозможно оторваться. Голубизна её глаз отражает небо, вздернутый нос, пухлые розовые губы, которые она иногда облизывала или обхватывала ими ручку, когда глубоко задумывалась. Они меня манили. Мне хотелось их целовать. Господи, как же мне хотелось её поцеловать. Это до сих пор пункт номер один в отношении Анюты.
Интересно, какой бы он был на вкус?! Как её любимое лавандовое мороженое или как сахарная вата, что в детстве покупали родители, а она тает во рту, но оставляет липкими руки. Или как выкуренная первая сигарета Malborro за котельной школы?! Парадокс, да?! Мне двадцать четыре года, а я все так же сохну по одной и той же девчонке. До сих пор думаю о первом поцелуе с ней. Да сейчас ты точно подумаешь, что я кретин. Что за это время можно было перецеловать сотню девчонок, липнущих после каждого отыгранного периода. Но я, сука, грезил одной. Грезил ей, когда провожал до подъезда, в котором она жила с предками. Когда сидели на уличных трибунах и рассматривали облака, как учил играть в баскетбол. Когда она улыбалась, когда смеялась над моими, казалось тогда крутыми шутками. Но позже понимал, что шутки были тупыми. Но она не говорила ни слова, а просто смеялась. Искренне. Без подтекста мне понравиться.
Мне нравилось и до одури вставляло, когда она краснела и стеснялась при виде моего оголенного торса, но украдкой подсматривала. Как она искренне болела за меня на игре, крича с трибуны «Вперед, Сомов», «Вперед, Тигры». Она всегда приходила. Знала, что для нашей «дружбы» это важно. В какой момент из детской дружбы «навсегда» все перетекло в ебаную крышесносную любовь у меня?! С того момента, как этот Костя стал уплетаться за ней?! Или с того момента, когда я в порыве очередной ссоры разорвал подвеску, разделенную у нас на части. Части магнита, который как притягивается, так и отталкивается. Так он теперь у меня под кожей выгравирован в районе сердца.
Но с какого момента все основательно стало меняться, я не вкусил до сих пор. Страдал от депрессии. От невозможности общения с ней. По нашей чертовой дружбе, которой мне не хватало. Один раз, помню, позвонил ей на сотовый, ответила её мама, попросив больше сюда не звонить, не компрометировать её дочь. У неё есть молодой человек, и он им очень нравится. С того дня я поставил цель: забыть, кто такая Анна Бурцева! И вроде справлялся же до того, пока Тина не сказала, что они расстались. Пока снова не увидел её в этой проклятой академии.
Всего год разницы, а получилось, что совпали с ней по всем фронтам. И группа, и расписание, и время посещений. Пытался держаться, но сука вдохнул её запах и, блять, все, кукуха, привет. Понял, что я запилен на ней уже точно досконально-основательно. Понял, что-либо добьюсь сейчас, либо потеряю раз и навсегда. Понял, что где-то на подкорках есть внутри неё какие-то эмоции ко мне. Если был парень или плевать на меня, не дергалась бы так. Не выражала эмоций. Злости. Та же блокировка уже проявление каких-то эмоций. Это лучше чем безразличие. Итог всего этого: я такой запиленный придурок, как мои предки. Она на всю жизнь. Это, по всей видимости, у Сомовых где-то на генном уровне заложено. Мои прадеды, деды были остро заточены на всю жизнь с одной женщиной. До конца. До победного. Как, собственно, и мой отец.
С мамой они познакомились еще в садике. Собственно и кольцо подарил там же, сказав ей, что ты моя жена. Мама до сих пор носит то колечко на подвеске. Маленькое, под тип серебра, с каким-то искусственным камушком. Они прошли многое: школа, университет, армия, Афганистан, госпиталь, снова ранение, госпиталь и возвращение домой. Рождение и смерть первого ребенка. Он умер у них на руках. И каждый год они его навещают. И мы тоже с сестрой. Выкидыш. Диагноз, что не сможет выносить. Беременность, роды и мое появление в этот мир. И снова борьба. Меня в роддоме окрестили «не жилец». Но, как видите, двадцать четыре года я упорно нарушаю их диагноз. Вплоть до того, что врачи говорили, что я не смогу сидеть, лежать и бегать. Каждому из них я сейчас показываю средний палец. Факью, вы жестко ошибались насчет меня. Вместе мы боролись за меня и победили. Поэтому, наверное, я так сильно люблю свою семью, что сам готов волком выть. Только каждый из них был бы максимально счастлив.